Леди Откровенье (часть 3)
В жизни каждого человека есть своеобразные вехи - остановки, которые вовсе не по требованию, а совершенно произвольны. Наверное, они созданы для того, чтобы каждый мог с ужасом осознать, до чего он докатился. Прозрение при этом вряд ли спасительно. Хуже, если оно вообще вызовет противоположный эффект - восторг и неуемное желание спотыкаться на том же месте.
Похоже, я вступил именно в эту стадию. Пустить под откос все предыдущие стройные убеждения по взаимотношению полов удалось в кратчайшие сроки.
И всему причина - зеленоглазая бестия, едва не вдвое младше меня. Подсознательно я понимал, что не Женя с её шоковой "обнажёнкой" была причина тому перевороту - я сам ждал прозрения и переубеждения. Нереализованные чувственные инстинкты подсказывали, что правда, хоть и бесстыдная - на её стороне...
Незаметно для меня прошла неделя без общения с Яной. Лишь пару раз жалкими мазками совести вспомнилось, что не звоню и не прихожу к своей подруге. Уверен, она изо-всех сил держала лицо, но переживала и мучилась, как все строптивые люди, кладущие на плаху всё ради достоинства, которое потом на поверку оказывается ничем иным, как раздутым комплексом неполноценности.
В один из вечеров раздался звонок в дверь. На пороге стояла Яна.
- Алёша, у нас что-то происходит? - неуверенно произнесла она, подыскивая слова. - За неделю ты не позвонил ни разу. На тебя непохоже, чтобы...
- Проходи, не стой на пороге. Яна, извини, не было настроения. Могу же я иногда не иметь его!
- Да, можешь. И всё же, Алёша, давай не ссориться по пустякам.
- Давай.
- Ты не сердишься на меня?
- Нет.
- Правда?
- Правда. А ты умеешь говорить правду, Яна?
- Говорить правду? Я не понимаю тебя.
- Ну, ты всегда говоришь мне то, что думаешь?
- Да..., а разве ты сомневаешься?
- Мне трудно объяснить.
- Алёша, ты странный какой-то. Мама мне говорила, что ты оригинал. Знаешь, я думаю это из-за усталости, тебе нужен отпуск. У меня есть предложение: давай возьмём три дня и отдохнём на севере. Ещё нет жары, посмотрим красивые места, отвлечёмся.
Я растерялся. Предложение Яны было заманчивым и ещё неделю назад я бы, не задумываясь, согласился, но что-то удерживало меня сразу сказать "да". Повисла неловкая пауза.
- Алёша, я напрасно пришла? - тихо спросила Яна. - А я так надеялась, что у нас всё будет хорошо!.. Ладно, нет так нет. Ты почему молчишь?
- Хорошо, едем.
- Нет, Алёша, не надо одолжений. Я же вижу, ты не хочешь, а я не привыкла набиваться.
Она немного помолчала, потом направилась к двери.
- Уходишь? - глупо спросил я, чтобы заполнить томительную тишину.
- Ухожу. Звонить не буду. Когда созреешь, позвонишь сам.
Она гордо подняла голову, стараясь смотреть прямо в глаза. Я пожал плечами, изо всех сил сохраняя равнодушное выражение лица. Глухое раздражение острозубым хорьком заворочалось в области сердца.
- Ты даже не спросила, что со мной, - почти со злобой сказал я.
- Зачем мне это? Ты не маленький. Если захочешь, расскажешь.
- У тебя нет природной доброты.
- У меня нет сериальной сентиментальности, это верно. О доброте отдельный разговор.
- Я заметил.
- Всё, я пошла!
- До свидания, Яна.
Она сделала шаг к двери, потом не выдержала и обернулась, я увидел её глаза, полные слёз. Жалость сжала сердце, всё нагромождённое внутри рассыпалось со звоном разбитого стекла, я обнял Яну, и так мы стояли неподвижно в полумраке коридора... Этим вечером она осталась у меня.
** *
Каждый из нас знает постулат: нужно учиться на ошибках других. Проблема состоит в том, что чужое нас мало колышет: оторванная нога соседа не болит так, как маленькая заноза в нашем мизинце. Мы носимся со своим "я" по жизни, прикованные к нему наручниками, обнимаем его, заботимся и стараемся оберегать от всего на свете. Глажка по шерсти так же входит в перечень обслуживания. Лишь изредка, движимые невесть откуда взявшейся совестью, мы пытаемся отстегнуть хотя бы один наручник, чтобы дотянуться до близкого, который напротив. Но что мы видим? Мы видим, что с нуждающейся стороны - такой же эгоист, который воет от боли перманентно прищемлённого самолюбия. Наплевать на своё и внять страждущему? А будущее?..
** *
В это утро побережье встретило меня внезапно разбушевавшимся ненастьем. Ветер выл, как боевой кот, вызывая нестерпимый шум в ушах; волны с разлохмаченными гребнями обрушивались на берег, заставляя подпрыгивать и отбегать вглубь, спасаясь от длинных языков морской воды. Над головой неровно кружили встревоженные чайки.
Женьку я заметил издали - её сиреневая футболка ярким пятном определялась на фоне обрывистого серого берега. Увидев меня, она радостно замахала рукой. Я приблизился и напал первый:
- Женя, ты прямо, как всепогодный истребитель! В такое ненастье дома не сидится? И, вроде, с фигурой проблем никаких.
- Привет, Алёша! - она перевела дыхание. - Нет, фигура ни при чём, дома меня не отпускает одна старая подружка, бессонница. Я её по мордам могу отхлестать только через телесные самоистязания.
- Ты страдаешь бессонницей? - удивился я, - молодые же спят крепко!
- Не-е, смачно откинуться до утра - давно забытое удовольствие, сплю отрывисто, будто отщипываю часы, чтобы набрать положенные восемь. А ты?
- У меня сон разбойника - темно и глухо. Труп-с.
- Везучий. Образец удачной физиологии. Мне ещё заплыв нужно сделать для бодрости. Ты со мной?
- Ты что, смотри какие волны! И я плавать не умею.
- Нет, это ещё не волны, а у меня разрядность на длинные дистанции, не боись!
Я не успел ответить. Женька в мгновении ока разделась и с разбега врезалась в набегающие волны.
- Класс! - еле услышал я. - Жалко, что ты не...
Шум прибоя поглотил её слова. Я напряжённо всматривался, держа в центре внимания мелькающую среди волн золотистую голову. Страх разбуженным псом заворочался в груди. Я как завороженный не отпускал барахтающуюся Женьку из поля зрения. Прошло пять минут, но она и не думала выходить из воды, лишь зазывающе стала махать мне рукой. Я, как мельница, отчаянно отмахивал, показывая жестами, что пора возвращаться, но она, по-видимому, не особенно обращала на это внимание.
- Парень, так она же тонет!! - вдруг кто-то крикнул мне прямо в ухо.
Я резко обернулся. Передо мной стояли двое мужчин и пальцем показывали на Женьку. Я похолодел, вдруг понимая, что они правы.
- Быстрее вытаскивать её! - дёрнул меня за рукав один из них. Его напарник стал уже заходить в воду.
- Я- я не умею плавать - сквозь нахлынувший ужас выдавил я.
Тот махнул рукой и бросился помогать своему товарищу.
Женьку они выволокли быстро. Сказав что-то укоризненное и покрутив пальцем у виска, они ушли, оставив русскую русалку на моё попечительство.
Женька лежала на песке, положив голову мне на колени, тяжело дышала и была мертвенно-бледной. Она силилась что-то сказать, но я жестом запретил ей тратить силы на речь. Через некоторое время, когда её дыхание кое-как восстановилось, я поднял Женьку и поволок домой. Шла она медленно, спотыкаясь и дрожа всем телом, но почему-то всё время криво улыбалась. Пугающая бледность не сходила с её лица. Дома я попытался уложить её на диван, но она запротестовала:
- Нет-нет, надо смыть морскую соль, заодно и согреюсь, мне холодно...
Я приготовил душ и потащил Женьку в ванную комнату. Раздев русалку, я помог залезть ей в ванную и стал поливать горячей водой. Кожа постепенно стала розоветь. Как маленькую девочку я нежно намыливал Женьку, тотчас смывая тёплой водой пену с её мелко дрожащего тела. Чувство тревоги стало таять, уступая место желанию заботиться о ней, как о маленьком ребёнке.
Наконец, я завернул притихшую и уже порозовевшую Женьку в махровый халат и вынес в гостиную, чтобы положить на диван. Она не смотрела мне в глаза, будто стесняясь чего-то.
- Отдыхай, я приготовлю чай с мёдом, попьёшь, - сказал я вполголоса, зашторивая балконный проём. - И поесть тебе надо, я сейчас.
Женька что-то промурлыкала невнятное. Я заварил чай, нашёл в кухонном шкафу мёд, примеченный с прошлых встреч, соорудил небольшой бутерброд с сыром и вернулся к Женьке.
- Поднимайся, горе морское, тебе надо выпить и поесть, - я осторожно приподнял Женьку, которая, похоже, почти задремала.
- Хорошо, - кротко согласилась Женька, отрываясь от подушки и беря чашку в руки, - спасибо, Лёш, с меня медаль за спасение.
- Не за награду, владычица морская, - неуклюже пошутил я, пытаясь поднять ей настроение.
- Усталость такая, - вздохнула Женька, - прощание с жизнью не каждый день случается. Сегодня мероприятие сорвалось, выжила, дура.
- Женя, ты можешь мне объяснить, что случилось?
- Я не могла выплыть к берегу, сносило в море. Потом устала. Я махала рукой, чтобы привлечь твоё внимание. Но ты не понял.
- Да, я не знал, что значит уносит в море. Ты испугалась? - глупо спросил я.
- Поначалу. Потом не было сил на страх. Я посплю?..
Я кивнул и поднялся уходить.
- Алёша!..- тихонько окликнула меня Женька. - Спасибо!..
Я опять по-лошадиному мотнул головой и закрыл за собой входную дверь.
** *
Приехав на работу, я увидел записку, приклеенную к экрану монитора: "Алекс, позвони Яне". Я набрал номер подружки, низкий грудной голос моей невесты тотчас наполнил трубку.
- Алё, это ты, Алёша? Ты почему так поздно на работе? Застрял в пробке?
- Привет, Яночка! Нет..., человека спасал, - я поддельно усмехнулся, пытаясь скрыть внутреннее напряжение и тревогу. - В общем, потом расскажу...
- Человека? Ты спасал? Что случилось?
- Яна, да ничего не случилось, спасали же не меня. Вечером я зайду.
- Я буду ждать.
Вечер имеет свойство наступать, хотим мы этого или нет. Как, впрочем, и все остальные части суток. Вечер я и люблю и не люблю одновременно. Усталость в комплекте идёт к нему вместе с призрачными часами сомнительной свободы, большую часть которых мы проводим в бессознательном состоянии под названием сон. В этот вечер усталость приобрела размеры средней величины слона - я нёс его на своих плечах и всеми органами чувств ощущал его тяжесть. И зачем я согласился зайти к Яне?.. Придётся выкручиваться - унизительная процедура, придуманная человеком в погоне за фиктивным милосердием. Перед самой дверью я рывком сбросил слона, отследив, как он катится по ступенькам, выпрямился, зажёг в своих глазах максимальную честность Тимура вместе с его командой и позвонил.
Яна смотрела на меня внимательно, изучающее, будто видела меня первый раз. Я с полоборота завёлся о работе, новостях, пронудел о последних достижения науки и техники, изо всех сил пытаясь тянуть время, чтобы не говорить об утреннем происшествии. Яна слушала молча, лишь слегка кивая головой.
Потом вздохнула и сказала, глядя в сторону:
- Алёша, можешь не рассказывать о своих утренних похождениях. Наверняка, это связано с ней и ты будешь лгать. Знаешь, иди, наверное, домой, я устала.
Я пожал плечами, коротко бросил блеклую прощальную фразу и выпал за дверь. Пустынные улицы были облиты тушью полуночи, жёлтыми светлячками горели одиночные окна бодрствующей жизни. Чем думает человек, когда обращается за спасением души?..
- Открыто! - услышал я из глубины заветной квартиры. В гостиной горела настольная лампа. Женька лежала на диване и читала. Увидев меня, она радостно заулыбалась.
- Привет, Алёша! Видишь, я в порядке, не беспокойся. Сейчас я приготовлю нам чего-нибудь, целый день, как дракончик, есть хочу.
Она вскочила с дивана и улетела на кухню, из которой донеслось:
- Алёша, я сейчас быстренько управлюсь. Знаешь, самой есть скучно. Ты на меня хорошо действуешь, я даже чувствую, что наберу вес во всех местах на радость тучного населения.
- Нет, Жень, тебе это не грозит, - я вдруг зажёгся невесть откуда взявшимся весельем, - всё в язву уйдёт! Ещё и в минусе останешься!
- Не останусь! - звонко отрезала Женька, занося поднос с едой. - Язва у меня на всё тело, бороться буду до победного конца. Ох, и достанется же тебе! Давай, ешь!
Мы с аппетитом набросились на ужин. Женька увлечённо ела, но не забывала подсовывать мне кусочки повкуснее. Когда первая волна голода улеглась, Женька откинулась на диван.
- Ух, наелась на неделю! Или на две. А ты?
- И я. Очень вкусно вместе кушается.
- Правда? Я заметила, что поедание - всё равно чего или кого - носит коллективный характер.
- Лёша, хотела давно спросить, ты сказки любишь? - неожиданно спросила Женька.
- Это ты сейчас задвинешь про Алёшу-царевича? Или сначала с Ивана- дурака начнёшь для разгона? - я прилёг возле неё и уткнулся в бок, вдыхая манящий запах тела. Женька положила мне руку на голову и стала тихонько гладить.
- Не-ет, есть сказки и нерусские. Хочешь, расскажу одну?
- Хочу. Кажется, последний раз я слушал сказку лет 35 назад. Расскажи!
Мне стало интересно. Я, действительно, подзабыл о существовании этого увлекательного жанра фантазии. Уют, приглушенный свет, ласка действовали завораживающе, привнося позабытый привкус тихого счастья и нежности.
- Ну так слушай, называется она "Третий гость". Жил ...
- Был, - подсказал я.
- Не перебивай, я сама с текстом справлюсь. Тебе удобно там?
- И приятно-о!..
Она заулыбалась, продолжая поглаживать меня по голове.
- Так вот, жил-был дровосек, имел жену, детишек мал-мала меньше да хатку из глины. В бедности они жили ужасной. И единственной мечтой дровосека было всего лишь поесть жареного индюка. Всякий раз, когда он садился за обеденный стол, как молитву произносил следующие слова:
- Пошли мне, боже, хоть когда-нибудь жареного индюка на обед, ибо не хочется умереть, так и не испробовав сие небесное блюдо! У жены, которая слышала много раз его заветную мечту, сердце разрывалась от жалости. Но вот выдалась холодная зима, дров удалось продать много, и жена дровосека тайком накопила необходимую сумму, купила на рынке индюка, приготовила его и в один прекрасный день обратилась к мужу: Вот твоя мечта, съешь его сам и сделай это вдали от дома, а то не удержишься и начнёшь делиться с детьми, а я хочу, чтобы ты насладился мечтой полностью. Дровосек согласился, взял завернутого индюка и отправился на полянку в лес. Там он расположился и только принялся за одну ножку, как услышал топот копыт - к нему подъехал всадник. Худой, измождённый, полушёпотом обратился он к дровосеку: Дай мне половину индюка, я не ел неделю, умираю!..Нет, не дам, индюк этот - моя мечта, и я не хочу трапезу делить с кем бы то ни было! Всадник уехал. Доел ножку дровосек, принялся за вторую, ещё один всадник подъезжает, тощий просто светится, и та же просьба поделиться. Дровосек поколебался, но всё же своё пересилило и не поделился. И уж после того, как была съедены вторая ножка, дровосек услышал тихие шаги. Поднял он голову - стоит перед ним скелет, закутанный в саван. Дай мне поесть! - проскрипел скелет, - умираю от голода! Да-а, ты уж точно голоден по-настощему, одни кости остались, - подумал дровосек и отдал ему половину индюка. Поел скелет и говорит: Я отблагодарю тебя, идём! Они подошли к небольшому ручью. Набери воду из него в свою флягу. Две капли её достаточно, чтобы излечить любую болезнь. Но помни, если я буду стоять в голове больного - он мой. И ушёл. Дровосек пожал плечами, но набрал воду и пошёл домой. К нему навстречу выбежала заплаканная жена с криками: Наш младшенький умирает! Ещё с утра играл со всеми во дворе, а к вечеру слёг и едва дышит. Горе-то какое! Велел дровосек убраться всем из дому, остался наедине со своим сыном. Смотрит, стоит третий гость у него в ногах. Сделал он как велел дивный незнакомец: дал мальчику две капли воды, и уже через полчаса наступило полное выздоровление.
- Где бы найти такую воду? - вздохнул я, - такой бизнес можно было заколотить - закачаешься!
- У тебя индюков на такую воду не хватит, потом налогами замучают. Лучше слушай дальше, ведь, интересно. Так вот пошла молва, и вмиг дровосек обрёл славу лучшего лекаря. Богатство пришло в дом, дровосек и его жена были счастливы. Но однажды у князя заболел единственный сын и, узнав о великом лекаре, он приказал явиться дровосеку в его замок. "Ты должен вылечить моего сына, иначе тебя ждёт мучительная смерть!" - угрюмо пообещал князь перед тем, как выйти из покоев умирающего сына. Дровосек вальяжно усмехнулся: "Не смейте беспокоиться, Ваше Величество, будет он здоров! Я обещаю!". Зашёл в покои, смотрит, стоит третий гость в голове мальчика. Ужас охватил дровосека. Как безумный, схватил он кроватку и резко развернул так, чтобы гость оказался в ногах. Подобно облаку, воспарил тот и вновь оказался в голове. Задыхаясь от страха, так дергал кроватку дровосек несколько раз, пока не заметил, что мальчик скончался. "Мне, право, очень жаль, что так случилось, - внезапно нарушил молчание скелет.- Индюк был таким вкусным. Но мальчик должен был быть моим. Пойдём со мной, я утешу тебя".
Долго искала жена дровосека своего пропавшего мужа. И только позже догадка мелькнула в её голове, и отправилась она на его позабытую любимую поляну посреди леса. Она нашла его там сидящим под деревом. Он был мёртв. На лице его была счастливая улыбка. Зарыдала жена в голос, обнимая труп мужа и выкрикивая в отчаянии слова: "Хотела бы я знать, ох как хотела бы я знать, с кем же он говорил перед смертью, что умер таким счастливым!".
Женька замолчала. Молчал и я, находясь под впечатлением.
- Эй, Алёша, не грусти, счастье и смерть всегда идут рядом, рука об руку. Не находишь?
- Нет. Не знаю. Такая сказка своеобразная. Чья это?
- Неважно. Мне она понравилась, я запомнила. А ты - сластёна.
- Почему?
- Я тебя гладила, ты замер, поддаваясь ласке. Тебе было приятно?
- Очень, ты такая...
Я потянулся к Женьке, наши губы встретились.
В этот вечер я познал блаженство.
** *
Утро, если оно ещё наступает в вашей жизни имеет свою особенность, свой природный почерк. Мы узнаём утро и ждём его, как каждый вновь начинающийся день - жизнь, начатая сначала и имеющая длину в 24 часа...
- Алёша, просыпайся, труба зовёт! - позвал сбоку знакомый голос.
- Какая труба? - не понял я спросонья.
- Водосточно-трудовая. Вставай!..
Я открыл левый глаз. В лучах утреннего солнца стояла потягивающаяся Женька. Она улыбнулась и присела возле меня.
- А-а- а который час? - задал я вопрос, проявляя лёгкую степень дебильности.
- Интересуешься временем? Тебе пора, я знаю! Вставай, солнышко!
Она боднула меня головой и крепко обняла, замерев на мгновение. Меня ждали мои 37 километров.
** *
Работа тянулась, как арабская повозка по просёлочной дороге. Я почти не отрывал взгляда от настенных часов, подгоняя минутную стрелку - часовая не подавала надежду - и нервно прохаживался по длинющему коридору фирмы, пытаясь спалить тягучее ожидание. Получив замечание начальника, что болтаюсь вне рабочего процесса, я, наконец, прикрепился к точке (попросту сел на своё место) и стал терпеливо ждать. Женька жила во мне тёплым комочком щенячьего счастья.
Вечер. Я взлетел по ступенькам и с колотящимся сердцем остановился на пороге, за которой жила любовь... В двери белел сложенный вчетверо лист. Предчувствие подсушило горло. Я поспешно развернул его: "Алёша! Я не люблю сцен - будь то радость встречи или печаль расставания, не люблю. Я не сказала тебе, что приехала всего на месяц по программе обмена студентами последнего курса и больше, по-видимому, мне не придётся посетить твою новую родину. Сначала наша встреча была для меня интригующей забавой, приключением. Но участие в кино предполагает вживание в роль.
Я не расчитала силы и заступила за кадр. Как-то говорила тебе - ты очень напоминаешь мне моего отца, и ты действительно почти полная молодая его копия - и внешне, и внутренне. Папу я любила и всегда жалела, неумело пытаясь защитить от жёсткости мамы, женщины своенравной и эгоистичной. Папа умер четыре года назад, чтобы вот так, чудесным образом воскреснуть на берегу Средиземного моря... Мне было трудно. Я понимала, что неизбежно влияю на твою судьбу, а с предсказанием будущего моего отъезда - ничего, кроме печали не выходило. Теперь я прощаюсь с тобой, зная о счастье и утрате... И всё же, не хочу уходить, не оставив след - моя тетрадь на столе".
Я толкнул дверь, она была открытой. На столике лежала тонкая тетрадь. Я раскрыл её на первой странице и прочитал: "Я жду осень. Мне приятна её пронизывающая прохлада, жёсткие порывы ветра и капли дождя на подоконнике. Листья жёлтыми письмами прилипают к стёклам и бессильно съезжают вниз по мокрым прозрачным дорожкам. Небо наглухо закрыто мрачными облаками и лишь рваные дыры в них вдруг обнаруживают, что солнце ещё не упало за горизонт. Сизый дым костров приятно дразнит узнаваемым ароматом увядающей природы. Осень".