История одной ошибки

   Я хочу открыть всему миру свою историю, для того, чтобы все знали, какие вещи бывают на свете, и не повторяли чужих ошибок. Я также хочу сказать, что нельзя быть слишком доверчивыми. Цена моего доверия такова: разбитая судьба, едва спасенная жизнь, невозможность найти правду. За преступление, совершенное против меня, нельзя привлечь по закону, но это было преступление, и преступники благоденствуют на моих слезах и на моей разбитой жизни. Так пусть же эта история будет отдана на ваш суд!

Я обращаюсь ко всем, кто прочтет эту историю, которая началась как романтическая сказка, а окончилась как криминальная драма. Мне бы хотелось попутно узнать мнение других - можно ли вообще верить тем, кто говорит, что любит. Это не минутное настроение, это то, что случилось со мной.

История такова:

6 лет назад, а именно 7 января 1998 года я познакомилась с человеком, который изъявил желание стать моим мужем. Это был некий Андрей Александров, житель города Кишинева, инженер-компьютерщик, уважаемый человек в деловых кругах. Да, в деловых кругах его, конечно, уважают, не зная, не видя его настоящего лица. Что и говорить, знания у него есть, в своем деле он - специалист.

Итак, мы познакомились, и через месяц и одну неделю он сделал мне официальное предложение и я, поверив его высоким фразам, прекрасным словам и клятвам в вечной любви до гроба, согласилась. Его любимым выражением было: или ты или никто! Красиво, не правда ли? Нет, я не была наивной девочкой, ничего не знающей о жизни. Мне было тогда уже 25 лет, я имела высшее образование, хорошую работу, в своих кругах меня тоже уважали. Мне было давно известно, что любовь - это не слова, что красивые фразы - это еще далеко не все, что людям верить на 100 процентов нельзя, что от подлости и предательства не застрахован никто, но я поверила и 20 июня 1998 года стала его женой.

Вы, наверное, подумаете, что сейчас последует классическая в таких случаях фраза - поначалу все было прекрасно. Представьте себе, в моем случае этой фразы не будет. У меня проблемы начались сразу же, как только на другой день после свадьбы мы приехали в Кишинев.

Забыла сказать, что сама я тираспольчанка и свадьбу мы делали в Тирасполе. Началось все с конфликтов с его матерью. Скажу сразу, что его мать, некая Петрова Клавдия Семеновна поначалу встретила меня вроде бы радушно, но в ее радушии не было искренности, это я поняла сразу. Со мной она была в предсвадебный период, что называется, слащаво-приторной. Я очень хорошо видела эту фальшь и даже однажды поделилась своими опасениями с будущим мужем, но он на это ответил, что я ведь выхожу замуж за него, а не за нее.

Этот довод убедил меня, я не видела ни одной свекрови, которая была бы довольна своей невесткой. Его красивые слова очень даже мне льстили. Нет, я не оправдываюсь, я позволила себя убедить и этого не могу простить себе.

Не успела я переступить порог дома мадам Петровой, уже не в качестве невесты ее сына, а в качестве его жены, иначе говоря, в качестве ее невестки, как вся ее напускная любезность улетучилась в один миг. Теперь я думаю, что ей было очень трудно так долго держать эту маску, тем сильнее она из-за этого на мне отрывалась. На меня посыпались оскорбления, при том совершенно ни за что. Я, клянусь, что ни разу не поступила с ней неуважительно, ни разу не сказала ей ни одного грубого слова, но это, вы думаете, что-нибудь дало?

Я сама по натуре очень вспыльчивая и мне очень трудно удержаться чтобы, не ответить на грубость, не говоря уж об оскорблениях. Но я хотела сохранить брак с ее сыном и терпела, в противном случае я не знаю, как бы я поступила. Между тем обстановка ухудшалась. Сначала она стала высказывать мне, что мои родители за меня почти ничего не дали, затем начались клеветнические высказывания, что я окрутила ее сына так, как может окрутить неискушенного юношу женщина, прошедшая огонь и воду. Называть меня б... для нее стало входить в привычку.

Естественно, что я не была такой. Это была самая подлая и бессовестная клевета. Если бы этого не произошло со мной самой, я бы и не поверила, что на свете бывают такие вещи. Я думаю, что если бы на моем месте была действительно такая женщина, мадам Петрова не решилась бы ее так называть, и не посмела оскорблять ее вообще. Такие девицы умеют за себя постоять, и я думаю, что в этом случае, для этой женщины, потерявшей стыд, совесть и всякое представление о такте или хотя бы каком-то приличии, подобный разговор закончился бы весьма плачевно.

Я забыла упомянуть еще вот о чем. У моих родителей в Тирасполе двухкомнатная квартира новой планировки. У нее, в Кишиневе, "хрущевка" - квартира однокомнатная, вернее, полуторакомнатная. Комната большая в форме буквы Г, перегороженная стенкой из фанеры. И в результате получились две маленькие комнаты. Так вот, мадам Петрова с первых же дней стала требовать, чтобы мои родители разменяли свою квартиру на однокомнатную. По ее словам, им двоим, двухкомнатная квартира не нужна, а те деньги, что высвободились бы в результате обмена, чтобы отдали, но не нам с мужем, а, представьте себе, ей!!! Она хотела продать свою "хрущевку", добавить эти деньги и купить хорошую двухкомнатную квартиру, но не для нас с мужем, а для себя, чтоб она была там хозяйкой, а мы с ним перед ней строились. Она сразу же заявила мне, что пока она жива, она будет жить с нами, и все будет только так, как она скажет. Вот ее слова:

• Я здесь хозяйка и будет либо так как скажу я, либо тебя здесь не будет! Собирайся и уезжай домой. Прописывать тебя здесь никто не будет, а то в случае развода еще отсудишь часть жилплощади!

Можете представить себе, каково мне было это слышать. Разумеется, я сказала, что этого не будет, что мои родители не для того эту квартиру зарабатывали своим трудом, ездили на заработки на север, теряли там свое здоровье, чтобы потом обеспечивать жилплощадью некую Петрову Клавдию Семеновну. Когда она поняла, что с этой стороны ей ничего не обломится, она еще больше стала надо мной издеваться. Жизнь в ее доме стала совсем невыносимой. В конечном итоге, я все-таки уговорила своего мужа отделиться и уйти от нее на квартиру.

Тогда мы еще были молодожены, и он еще испытывал ко мне какие-то чувства. Но время шло. Я еще не касалась основного вопроса этой истории. Почти с первого дня свадьбы я стала замечать у него какие-то странности в поведении. Потом стало ясно, что у него бывают немотивированные истерики и приступы какой-то болезни, похоже, было, что психической. Ему постоянно казалось, что за ним кто-то следит, кто-то его преследует.

Далее стало еще страшнее - стало ясно, что он страдает галлюцинациями. На него находили депрессии. Потом, выяснилось, что у него было две попытки самоубийства. Это было еще задолго до знакомства со мной, но ни он сам, ни его мать, ни кто-либо другой из тех, кто знал, не сочли нужным сообщить мне об этом. У него была мания величия, в результате которой он считал, что весь мир у его ног, что все другие, кроме его самого и его матери низшие существа. Он ничего никому не прощал, ни одного промаха, ни одной ошибки. Он считал, что прав всегда только он и его мать, и кто не с ними, тот против них.

Мадам Петрова полностью разделяла эту его философию, а вероятнее всего, она и воспитала его в таком духе. Если кто-нибудь не соглашался с ней в чем-либо, то такой человек становился для нее врагом и делался объектом ее ненависти. Ее муж оставил семью, когда сыну было еще 4 года. Не однажды она с негодованием говорила по этому поводу: «Взял штаны и ушел». На этот счет все, кто знал ее и его, говорили: хорошо, что хоть штаны взял, от такой женщины убежишь без оглядки и без штанов. Все остальные для него были дауны, бараны, бычье, идиоты.

Его неадекватное поведение и странные рассуждения с каждым днем становились все более явными. Мне это было невыносимо, но тогда уже мне стала известна правда - он болен шизофренией и с детства находится на учете в психиатрическом диспансере. Все его странности, неадекватные поступки и рассуждения, а также приступы, о которых я говорила ранее, были ничем иным, как проявлениями этой болезни. Да в компьютерной области он сильнейший специалист, но у него оказалась та редкая форма, при которой интеллект в какой-то области во много раз выше среднего, а во всем другом больной ведет себя как самый настоящий безумец. Ведь издавна известны всем выражения: все вундеркинды с отклонениями или все гении со сдвигами. Вот это и есть тот случай.

Он программист, много бывает в Интернете. Я не исключаю, что он прочтет мое письмо. Представляю, какой будет его реакция, но меня это уже не интересует. Он и его мать испохабили мне жизнь, истрепали мне душу, обмарали мое имя. После всей моей жизненной катастрофы, о которой будет сказано дальше, у меня долго было одно желание - умереть. Нет, я никогда бы не совершила самоубийства, но жить я не хотела. Скажу даже больше - я надеялась на какую-нибудь болезнь или несчастный случай, но ничего подобного не случилось. Теперь я рада этому. Если бы я умерла, то эти люди, а вернее, нелюди, потерявшие и стыд и совесть и всякое представление о приличии и человечности, были бы очень рады. И я решила - этому не бывать.

Мои родители - врачи. Разумеется, они стали замечать у него определенные странности. Но я ничего не хотела говорить им о том, как обстоят дела.

К тому времени его мать сумела убедить его, что я его недостойна, что я им не подошла, и они стали изыскивать способ избавиться от меня. Мадам Петрова тонко и изощренно настраивала своего сына против меня. В то время, мы купили комнату в общежитии, но мы жили всего через два дома от нее, и это позволяло ей издеваться надо мной также как и раньше, когда мы жили у нее. Все соседи, и вообще, кто ее знал, прослушали о том, какая я засранка, проститутка и т. д. (Это еще самое мягкое, что она обо мне говорила.) Люди, слышавшие все эти гадости обо мне, возмущались. Они передавали мне все ее высказывания, говорили, что знают меня, что, понимают, что она врет без зазрения совести, но открыто спорить с ней никто не решался.

Разумеется, от всего этого у меня стала страдать нервная система, повысилось внутричерепное давление, не стало хватать физических сил, я уже не справлялась с работой по дому. Я оказалась в безвыходном положении. Родителям своим и вообще кому-либо я ничего не сообщала. Но родители видели, что я больна и подавлена, но добиться ничего не могли. Его отношение ко мне под влиянием матери становилось все хуже. Его уже совсем не интересовало мое плохое самочувствие, физическую слабость он считал ленью, придирался неимоверно.

Разумеется, все это отражалось на нервной системе, я стала угнетенной и раздражительной. И вот тогда-то в его больной рассудок пришла мысль, что я наркоманка. Все мои физические проблемы, угнетенные состояния, нервные срывы он стал приписывать действию наркотиков. Я еще не сказала, что к тому времени он устроился в очень престижную фирму. Его повышенные способности дали ему такую возможность. Не буду называть место его работы и имена тех, кто ему помог. Это очень уважаемая фирма и люди тоже очень уважаемые и порядочные, а поскольку он и его мать всегда умеют сыграть роль безупречных граждан, они не видели и никогда не увидят их настоящего лица. Если бы они знали, на какую подлость и бесчеловечность способны эти двое, имеющие вид благочестия. Это может увидеть только человек, поживший с ними под одной крышей.

Так как в той фирме платят очень хорошо, то денег Андрей Александров получал много. По этой причине он настоял, что деньги должны быть у него. Я не стала возражать ему, но Андрей Александров стал считать, что я его обворовываю. Он по десять раз на день пересчитывал деньги в тайнике, где он держал сбережения, часто перепрятывал их, думая, что я беру их на наркотики, обшаривал мою сумку и карманы моей одежды, ища там следы наркотических препаратов, которых там не было и быть не могло. Когда он ложился спать, то вынимал из своего кейса кошелек с деньгами и прятал себе под подушку. Он считал, что я подсыпаю ему снотворное, а сама ночью беру из его кошелька деньги. Вы не поверите, но он однажды сказал, что я нахожусь в наркотической зависимости и когда-нибудь я возьму деньги из дому, инсценировав при этом ограбление. Он поделился с матерью, этой своей шизофренической версией, и эта подлая женщина ухватилась за нее обеими руками. Она решила использовать ее, чтобы от меня избавиться.

Разумеется, прийти ко мне и заявить просто: "Ты наркоманка, поэтому Андрейс тобой разведется, собирай вещи и уезжай!" - она не могла. Но она видела мое физическое состояние, и, видимо, понимала, что долго я не выдержу. Она знала, что для меня самое болезненное - это конфликты с мужем и поэтому стала изо всех сил провоцировать их. Я уже говорила, что мое здоровье его к тому времени совершенно не интересовало, он не обращал внимания, на мое плохое самочувствие, и если я что-то не успевала или не могла сделать, срывался на меня, устраивал скандалы.

Дальше стало еще хуже - он стал упрекать меня в том, что из-за меня он вынужден, был уйти от матери. Вот его слова дословно: "Я из-за тебя должен был уйти из дому, в котором вырос, и искать какую-то халупу. Другой муж бы на моем месте сказал - или живи здесь или катись отсюда". Поступив на работу в эту фирму, Андрей Александров возгордился. Он под влиянием своей матери уже не сомневался, что я - не то, что ему надо. Все чаще он грозился выгнать меня. Он стал говорить, чтобы я уехала. Но я говорила, что никуда не уйду. Никаких чувств к этому жестокому человеку у меня давно уже не было. Но, согласитесь, я ведь не тряпка, которую можно выбросить, если она надоела, и не квартирантка, которую, если она не устраивает, можно выгнать. И я опять же молчала, все, списывая на его болезнь. Хотя много времени спустя, поговорив со специалистом в этой области, я узнала, что при этой форме его болезни, он фактически болен только в момент приступов, в другое время такие люди вполне дееспособны и обязаны отвечать за свои поступки. Поэтому с юридической точки зрения, если бы я решила начать против него процесс, по поводу сокрытия от меня факта его болезни (это дело подсудное), ответчиком был бы он, а не его мать, как я считала.

А мне становилось все хуже. Финал наступил 8 августа 2001 года. Меня с отеком мозга в бессознательном состоянии увезла "скорая" в реанимацию. 12 часов врачи не могли сказать буду ли я жить или нет. Мой муж заявил врачам, что я в состоянии наркотического отравления. Разумеется, в больнице быстро определили характер моего состояния. Никаких наркотиков у меня в организме найдено не было. Были вызваны мои родители, они забрали меня в Тирасполь, где я полтора месяца пролежала в кардиологии.

Результат моего трехлетнего замужества был налицо - внутричерепное давление, нарушение сердечной деятельности, полное нервное истощение. Но это еще не все. Когда я попала в больницу, Андрей Александров преспокойно отправился домой и лег спать, как ни в чем не бывало (был уже поздний вечер). Мои родители были потрясены, когда, приехав в Кишинев, и придя в больницу, они узнали, что я в бессознательном состоянии, при смерти, под капельницей и на аппарате искусственного дыхания, а его там нет. Моя мать позвонила ему домой, долго не снимали трубку, потом он, наконец, подошел, голос у него был сонный, было ясно, что этот телефонный звонок его разбудил. Как, вы думаете, он ответил, когда моя мать сообщила ему, что я умираю? Его реакция была совершенно спокойной. Он еще ядовито сказал - "надо же!". Утром он, как ни в чем ни бывало, отправился на работу.

В 12 часов дня моим родителям врачи сказали, что мне срочно нужны определенные лекарства на сумму примерно 100 лей. У родителей были только приднестровские рубли, обменять их в Кишиневе далеко не просто. Моя мать позвонила Козлову на работу с просьбой привезти денег, он отказал ей, сославшись на то, что его не отпускают с работы, и он может прийти только после 17.00, то есть по окончании рабочего дня. Лекарства нужны были срочно, а с 12.00 до 17.00 я могла 10 раз умереть. Да и с какой работы мужа могут не отпустить, если жена умирает. В итоге моя мать обратилась к одним нашим знакомым в Кишиневе и заняла у них эти 100 леев. Когда в 17.30 Александров все же появился в больнице, он даже не спросил, где мать взяла деньги, не говоря даже о том, чтобы их ей дать. Он и не помышлял о том, чтобы принести мне хотя бы бутылку минеральной воды, он пришел только за тем, чтобы сказать, что я наркоманка и что я ему с его матерью не нужна. Вся больница ужаснулась его поведению, такого, говорили сотрудники, у них еще не было.

Моя мать попросила, чтобы ей разрешили остаться на ночь там же в отделении, так, как ни А. Александров, ни мадам Петрова ее не приняли. Отец уехал, сказав, что на другой день возьмет санитарную машину и приедет за мной. На другое утро они забрали меня домой, то есть в больницу, в Тирасполь. Александрову мама сообщила, что в 12.00 за мной приедут, чтобы он подошел. Он не появился, вызвав в больнице новую волну недоумения и негодования. Все, кто об этом узнал, ни секунды не сомневался в том, что он и его мать надеялись на то, что я умру.

Тогда бы они оказались свободны от многих хлопот. Еще бы!!! Несчастный вдовец поганой жены, загнувшейся от наркомании! Не правда ли звучит трогательно?! Он бы оказался жертвой, а мое имя навсегда было бы покрыто позором. А что бы стало с моими родителями. Мало того, что они бы похоронили свою дочь, так им бы еще осталась дурная слава о ней! Может быть они бы и доказали все через суд, может быть добились для этих двух преступников какого-нибудь наказания, но кому бы от этого уже было легче? Да только не вышло так. Я, к их великому сожалению, выжила. А они теперь в глазах всех, кто хоть кто-то знает об этой истории - преступники. Его все характеризуют одной характеристикой - Андрей Александров - женоубийца. Да, они с матерью совершили преступление - попытку убийства. Но попытка не удалась, я осталась жива и теперь обвиняю их, и не боюсь сказать перед всем миром - они преступники!

На второй же день, после того как родители меня забрали, позвонила Петрова и официальным тоном потребовала забрать мои вещи, потому что ее сын разводится со мною. Кроме того, она потребовала, чтобы я прислала заверенную нотариусом бумагу, что даю согласие на развод. Не было задано ни одного вопроса, о том, согласна ли я. Разумеется, я не дала такой бумаги и сказала родителям не ездить за вещами, потому что цивилизованные люди так не разводятся. Вы думаете, их это остановило? Ничуть не бывало... Брак был расторгнут нечестным путем, потому что два месяца спустя я просто получила по почте бумагу, что я уже не жена Андрею Александрову. Но это еще не все.

После развода они с матерью продали комнату, в которой мы жили, предварительно еще раз потребовав телеграммой забрать вещи. Я снова не стала их забирать, потому что я не кукла и не тряпка, которую, если она надоест, выбрасывают прочь. А ведь они поступили со мной именно так. Кроме того, комната была нашим совместным имуществом, и я имела право на какую-то часть ее стоимости. Но я не была там прописана и то, что запланировала мадам Петрова, ей удалось. Андрей Александров на мои неоднократные просьбы прописать меня, говорил, что пока не надо, потому что тогда придется платить квартплату намного больше, чем, если он прописан один. Таким образом, я поняла, что избавиться от меня они собирались давно, но не знали, как это сделать. Версия о несуществующей наркомании, потом болезнь - все это сыграло им на руку. Мои знакомые, которые встретили ее сразу после того, когда родители увезли меня в Тирасполь, и которым она сразу сообщила, что ее сын со мной разводится, говорили мне потом, что она прямо танцевала от радости. Эта подлая женщина даже не смогла скрыть своей радости!!!

Итак, забрать вещи я отказалась, потому что, повторяю, нормальные люди так не разводятся. Тогда они просто выбросили мои вещи из квартиры. Его мать, предварительно порывшись в них, забрала все, что было более или менее ценное. Мои выброшенные вещи, чтобы они не пропали, одна наша знакомая взяла себе на хранение. Естественно, все окружающие, узнав, что вещи у этой женщины, и о том, что они были выброшены, были возмущены до предела. Весь город тогда в прямом смысле слова, гудел. Пока эти вещи были там, молва не стихала. А мадам Петрова просто бесилась. Она по нескольку раз в день звонила и прибегала к той женщине и негодовала, почему мы не забираем вещи. Потом она предлагала раздать их нуждающимся людям и даже просто отнести их на мусорку. Да, присутствие этих вещей ежечасно, ежеминутно, напоминало о том мерзком деле, которое они сделали со своим сыном, она хотела замести следы своего преступления, а вещи мешали ей это сделать. В конце концов, вещи все-таки были забраны, но теперь уже не вещи, а я сама, пострадавшая от этих бессовестных людей обвиняю их перед всеми.

С тех пор прошло больше двух лет. Я отошла от всего этого. Меня мои родственники и знакомые не понимают меня в одном вопросе - как я прожила с ним больше трех лет и никому ничего не говорила. Мои друзья говорят мне, что я, как только узнала о его болезни, должна была при очередном приступе вызвать бригаду из той больницы и сказать: "приезжайте и заберите своего клиента". Я не собиралась его бросать, потому что оправдывала его, считая, что он не виноват в своей болезни. Но потом, как уже было сказано выше, узнала, что он в нормальном состоянии полностью дееспособный. И то, как он поступил со мной - это не болезнь его, а жестокость.

Ну а если кто-то еще станет сочувствовать ему и упрекнет меня, как я могла так ославить больного человека, то я отвечу, если он болен, то не надо было жениться. А жениться, поломать жизнь человеку, оплевать ему душу, чуть не убить - в этом случае болезнь не оправдание. И то, что он сделал со мной при содействии своей матери, а может она при его содействии - меня это уже абсолютно не интересует - это не плод больного рассудка, а самая настоящая подлость, даже не подлость, а преступление.

Сейчас, наверное, многие, кто прочтет, скажет, что почему я столько молчала, а теперь все открыла. Действительно, почему? Потому что хочу, чтобы знали об этом все. Потому что они с матерью выставили меня перед всеми моими друзьями и знакомыми в самом неприглядном виде. Разумеется, многие им не поверили, потому что знают меня. Но вероятно кто-то и поверил, может быть не на 100 процентов, но все решили, что нет дыма без огня. Так вот пусть эта история прогремит на весь мир, пусть все узнают, что бывает на белом свете. А тем, кто прочтет эту историю, просто желаю лучше смотреть, когда вам говорят красивые слова и клянутся в вечной любви. Потому что его первые слова мне были - или ты, или никто, а последние - я найду вариант лучший, чем ты. Жалко, конечно ту девушку или женщину, которая станет лучшим вариантом. А может она окажется сообразительней или прочтет это письмо, в котором я заявляю опять и опять:

Кто-то может, назовет эту историю женской местью. Не спорю, это желание у меня тоже было и есть, но я думаю, оно вполне понятное.