Майорша Угрюмова

Об этом судебном процессе в свое время писали все уважающие себя газеты, акцентируя внимание читателей на пикантных подробностях биографии обвиняемой: “Настоящее происхождение майорши Угрюмовой остается неизвестно, но доподлинно выяснено, что она вела разгульную и кочевую жизнь, побывала в Венеции и Берлине, в Гамбурге, Варшаве и Петербурге, всюду оставляя следы глубокого разврата, которому не было ни начала, ни конца...” Об этом судебном процессе в свое время писали все уважающие себя газеты, акцентируя внимание читателей на пикантных подробностях биографии обвиняемой: “Настоящее происхождение майорши Угрюмовой остается неизвестно, но доподлинно выяснено, что она вела разгульную и кочевую жизнь, побывала в Венеции и Берлине, в Гамбурге, Варшаве и Петербурге, всюду оставляя следы глубокого разврата, которому не было ни начала, ни конца...” Впрочем, цитировали и речь адвоката, утверждавшего: его подзащитная — робкая женщина, увлекавшаяся только удовольствиями молодости, вполне извиняемыми слабостью ее пола и постоянными кознями коварных мужчин. Все с нетерпением ждали приговора... \\ \* Супруга коллежского асессора Угрюмова (его имени история за ненадобностью не сохранила) была существом необычным. Помимо наглядных достоинств (лицом весьма пригожа, стройна, великолепный бюст и тонкая талия), тотчас пленяющих кавалеров, она обладала искусством так вести разговор, что мужчина, оказавшийся с нею наедине, самые обычные, ничего не значащие слова собеседницы почему-то истолковывал как страстный призыв к немедленным активным действиям. И еще природа наделила ее склонностью к фантазии, сотканной из легких намеков и туманных недомолвок, заставляющих слушателя вообразить нечто загадочное или романтическое, страшное или смешное. Вообразить и при этом не требовать объяснений и доказательств. В петербургском обществе из таких вот якобы случайных оговорок очаровательной дамы быстренько воссоздали таинственное прошлое красавицы: она, мол, родом из Голландии, из славной дворянской семьи де Нери. Была замужем за неким Леклерком, не чаявшим в ней души и потому похитившим для любимой гигантских размеров бриллиант у знаменитого ювелира, за что он и был отправлен на виселицу. А один из знатных любовников приревновал ее к королю Франции, вызвал монарха на дуэль, однако подосланные убийцы зарезали пылкого юношу. Утешая несчастную в горе, руку и сердце предложил ей пожилой барон фон Лаутенбург, и она, ценя его чувства, ответила согласием, скрытно с ним обвенчалась. Увы, подорванное возрастом здоровье барона не выдержало темпераментного обожания новобрачной — он умер в постели, в ее объятиях. Наследники же, ослепленные корыстью, лишили вдову даже минимальных средств к существованию... И тут в Санкт-Петербурге она встретила коллежского асессора Угрюмова. Сей гражданский чин соответствовал воинскому званию “майор”, из-за чего в последующем Марию-Терезу Угрюмову окрестили майоршей. На том, что она не просто Мария, а Мария-Тереза, настаивала особенно, вероятно, считая, что второе — иностранное — имя подкрепляет правдивость ее биографической легенды. Между тем ни допросчики, готовившие судебный процесс, ни более поздние исследователи этого громкого дела, в котором живейшее участие принимала Екатерина Великая, не обнаружили какой-либо фамильной связи майорши с семействами де Нери, фон Лаутенбург и прочими. Сотрудники российских посольств в столицах ряда европейских государств осторожно навели справки и выяснили: да, здесь помнят Марию-Терезу, ослепительную женщину, блиставшую на приемах и балах, ненасытную соблазнительницу титулованных особ. Нет, ее нельзя отнести к откровенным куртизанкам, хотя за честь вкусить ее прелестей на интимном свидании многие платили щедро, причем напрашивались на визиты. Как-то в апартаментах, нанятых для нее очередным поклонником, едва не столкнулись носом к носу двое других, она едва успела развести их по разным спальням, попросила второго подождать минут пятнадцать и появилась, как обещала, в срок - возбужденная, разгоряченная, ухитрилась каждому из гостей подарить именно то, чего он жаждал. Она бегло говорила по-французски, по-английски и по-немецки, но рождена была скорее всего крепостной русской девахой, “облагодетельствованной” барином, который, можно предположить, распорядился взять ребенка в барский дом и воспитывать на правах подружки законных детей, обучая грамоте, языкам, музыке и танцам. Такое в России случалось. А потом оговорил в завещании “вольную” и денежную толику. Вот и выпорхнула в свет будущая майорша Угрюмова, обстоятельствами превращенная в искательницу приключений и, как определил варшавский трибунал, в авантюристку. В Варшаве она очутилась вместе с мужем, назначенным сюда на службу, поскольку в Речи Посполитой еще находились русские войска и учреждения. Правил Польшей король Станислав-Август Понятовский — ставленник Екатерины Великой. Когда-то между ними была большая любовь, отнюдь не платоническая, и императрица поспособствовала предмету своей страсти — добыла для Станислава-Августа польский престол, несмотря на то что имелся на него иной претендент — князь Адам Чарторижский, кандидат вельможных патриотов. Вряд ли король и князь благоволили друг другу, чем и решила воспользоваться скучающая в гарнизонной бедности Мария-Тереза. В один из дней 1782 года она постучалась в двери графа Августа Мошинского, известного сторонника короля. Ее впустили, доложили хозяину: “Hу, очень красивая пани!..” Тот глянул в потайную дыру в стене: “Гм, и впрямь хороша! Зовите!” Гостья огорошила первой же фразой: — Мне необходимо повидаться с его величеством! Речь идет о заговоре! И — никаких подробностей, о них только королю. Какую цель преследовала Мария-Тереза? Обольстить Мошинского? Или — самого Станислава-Августа? Или элементарно потрясти их кошельки? Ни то, ни другое, ни третье труда бы ей не составило. Но при встрече с Понятовским она категорически отказалась от 50 дукатов вознаграждения, и королю пришлось силком положить деньги в ее сумочку. Не смогла она сообщить и деталей заговора, перечислила лишь его руководителей: граф Браницкий и граф Понинский, а также Тизенгауз... Король не поверил, ведь эти люди были преданными сторонниками Екатерины Великой, зачем им чинить ему вред? Тем не менее с дамой попрощался галантно. Вскоре она вновь наведалась к Мошинскому и призналась: этот проклятый заговор не дает ей покоя, чтобы раскрыть его, она намерена ехать в Литву. Она не сомневается в успехе, да вот на дорожные расходы ей надобно двести дукатов. Граф, осыпая “милую пани” комплиментами, развел руками: к сожалению, сейчас таких денег нет. Следующую атаку на короля Мария-Тереза предприняла два года спустя — рассказала королевскому камердинеру Рыксу о гнусных замыслах князя Адама Чарторижского, возглавившего заговорщиков. Она, мол, нечаянно узнала от своего любовника Тизенгауза, что князь Адам сперва хотел отравить Станислава-Августа, а теперь приказал сообщникам: при удобной оказии — убить! Майорша, кажется, надеялась на премию за доносительство, но взволнованный камердинер ограничился искренней благодарностью. Обескураженная Мария решила зайти с другого конца. Как свидетельствует протокол судебного заседания, через три месяца, 11 января 1785 года, к князю Чарторижскому пожаловал встревоженный английский негоциант Вильям Тейлор, живущий в Варшаве, с ужасным известием: “Вас, князь, собираются отравить! Теперь у меня на квартире вас дожидается жена русского офицера, которая...” Разумеется, это была Мария-Тереза. Она плакала, повествуя князю Адаму о том, как камердинер Рыкс и генерал Комажевский склоняли ее к преступлению. Рыкс предлагал заманить Чарторижского в любовные сети, измучить его способами, доступными опытной даме, и, когда он, утомленный, заснет — заколоть его кинжалом. Генерал же кинжал отвергал, говорил: лучше всыпать в бокал с вином яд, тем более что и пакетик со снадобьем — вот он, в кармане. “Я, — винилась майорша, — согласилась для виду, однако убийцей быть не хочу и потому я здесь...” Сколь ни эмоционален был рассказ рыдающей Терезы, князь Адам засомневался: — Я сию же минуту выдам вам двести дукатов, если вы признаетесь, что все это — вымысел! Женщина опять зашлась в плаче: ах, как обидно, что ей не верят, что добрые ее побуждения приняты за обман, хотя этот гадкий Рыкс обещал ей тысячу дукатов единовременно, пятьсот дукатов ежегодной пожизненной пенсии, а также поместье, лишь бы она выполнила поручение. Кажется, она добилась своего: во-первых, пристыдила князя мизерностью суммы, отмеренной им, а во-вторых, он принял услышанное всерьез. И захотел, чтобы она сейчас же все изложила на бумаге. Она подчинилась и подтвердила написанное строчками: “Мария-Тереза, майорша д'Угрюмова, рожденная баронесса фон Лаутенбург”. В обмен она ничего не получила от князя. Он заверил: не беспокойтесь, вы будете довольны. Только... “Не пригласите ли вы к себе Рыкса, чтобы я, прячась в соседней комнате, из его уст имел свидетельство злоумыслия?” Рыкс охотно откликнулся на приглашение, посетил госпожу Угрюмову, и когда та в разговоре, в общем-то, ни о чем вдруг спросила, не хочет ли он, чтобы она отравила Чарторижского, поощряюще воскликнул: “Браво!” И сразу же ворвались друзья князя Адама. Камердинера и майоршу арестовали, его отправили в тюрьму, ее — в дом княгини Любомирской, которая обращалась с ней чрезвычайно ласково и даже подарила пятьсот дукатов. Князь затеял уголовный процесс, взбудораживший общественное мнение Польши. Осведомленные люди, как водится, распускали порочащие короля слухи, будто бы он, покушаясь на жизнь Чарторижского, действовал привычными методами — уже 16 неугодных ему поляков отравил с помощью все той же Угрюмовой. Противники Чарторижского не менее яростно защищали Станислава-Августа и уличали его недругов в тяжких прегрешениях против престола. Ситуация приобретала взрывоопасный характер, немало озаботивший Екатерину Великую. Она понимала: скандал, невольно спровоцированный легкомысленной майоршей, может вызвать важные политические последствия — трон под Понятовским закачался. Допустим, он сохранит его, но где гарантии, что гражданские волнения не нанесут ущерба долголетней русской политике в Польше? Ведь вестью о посягательстве короля на жизнь князя Адама вся страна приведена в бурное движение, и оно отнюдь не отмечено усилением симпатий к России. Депешу за депешей посылала императрица русскому послу в Варшаве, обязывая его употребить все свое влияние и доступные средства для успокоительного разрешения “ненавистного дела майорши”, которая, по сведениям, уже под стражей, но до сих пор не раскаялась и настаивает на своих небылицах. Что предпринял посол — это его секрет. Следствие же и допросы показали: сообщения и действия госпожи асессорши ложны в основе. Не было заговоров, не было ядовитого порошка, не было намерений отправить кого-либо на тот свет, не было подстрекательств к преступлению. Показания обвиняемой и свидетелей не стыковались, словно бы они говорили о разных событиях... 15 марта 1785 года трибунал вынес приговор: Мария Угрюмова виновна! В мошенничестве. В присвоении себе чужих фамилий. В злостной клевете на людей, ни в чем предосудительном не замешанных. В опасном вымысле о не существовавших заговорах против короля и князя Чарторижского... Трибунал постановил: выставить майоршу Угрюмову у позорного столба на площади, раскаленным железом наложить ей на левую лопатку клеймо с изображением виселицы, после чего содержать в вечном заточении. Через месяц с небольшим приговор привели в исполнение, отвезли заключенную в Данциг и поместили там в крепость. О дальнейшей ее судьбе почти ничего неизвестно, кроме... Несколько лет спустя она неведомым образом объявилась в одном имений князя Чарторижского. В какой роли — тогдашние хроники умалчивают. Но, наверное, Мария-Тереза не испытывала лишений, поскольку последнее упоминание о ней относится к 1830 году: она по-прежнему была обаятельна и энергична, а молодые паны из окрестных поместий в смущеньи краснели под ее вызывающим взглядом...