Опубликовано 03 октября 2003, 00:10

Две женщины уместились в сердце моем (Федор Тютчев)

   Жизнь поэта должна быть мучительной, с надрывами и переломами, иначе не родятся на свет стихи, способные потрясать и захватывать. А когда драмой его жизни становится любовь — не простая, не освященная церковью, не принятая обществом, — его творчество становится пронзительным и вечным. Такова судьба русского певца любви Федора Тютчева. Его сердце разрывалось пополам между двумя женщинами: подругой, верной женой, матерью его детей, боготворимой возлюбленной Эрнестиной Федоровной Тютчевой и молоденькой Лелей Денисьевой — его последней и великой земной страстью.
Две женщины уместились в сердце моем (Федор Тютчев)

© Федор Иванович Тютчев

   Жизнь поэта должна быть мучительной, с надрывами и переломами, иначе не родятся на свет стихи, способные потрясать и захватывать. А когда драмой его жизни становится любовь — не простая, не освященная церковью, не принятая обществом, — его творчество становится пронзительным и вечным. Такова судьба русского певца любви Федора Тютчева. Его сердце разрывалось пополам между двумя женщинами: подругой, верной женой, матерью его детей, боготворимой возлюбленной Эрнестиной Федоровной Тютчевой и молоденькой Лелей Денисьевой — его последней и великой земной страстью.

Федор Иванович носил древний дворянский герб и звание камергера двора его величества. Овдовев, он был счастливо женат во второй раз на благородной гордой женщине, достойной любви великого поэта, имел взрослых детей и «теплое место» старшего петербургского цензора. Но закат его жизни не был светлым, тихим и радостным. Его, влюблявшегося за свою жизнь не раз в опытных замужних женщин, в сорок семь лет потрясла сильная страсть к юной девушке. Именно о ней он писал:

«О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней.
Сияй! Сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней».

Но он не смог вырвать из сердца и святой любви к своей жене, которую, как он сам мучительно осознавал, смертельно оскорбил открытой связью с молодой женщиной. Его страстные, полные любви письма к мудрой и гордой красавице Эрнестине не сохранились: она сама сожгла их на его глазах, когда упорная измена мужа стала приносить любящей женщине невыносимые страдания. И об этом тоже есть горькие стихотворные строки у измученного страстями поэта:

«Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала...»

Но в итоге страдали все. Бесконечно страдал сам Федор Иванович, продолжая преклоняться перед своей женой и страстно, по-земному обожать юную Лелю. Страдала его молодая любовница, строго и безапелляционно осужденная обществом за этот разбитый брак. Тютчеву не нужно было выдумывать страсти для своих произведений. Он просто записывал то, что видел своими глазами, что пережил собственным сердцем.

Елена Денисьева

Елена Денисьева

Любовь к чужому мужу заставила Лелю вести странную жизнь. Сама она оставалась «девицей Денисьевой», а ее дети носили фамилию Тютчевых. Фамилию, но не дворянский герб. Ее положение очень напоминало то, в каком многие годы прожила княжна Долгорукая, морганатическая жена Александра II. Но в отличие от своей наперсницы по несчастью, Леля Денисьева была не столь сильна духом, да и ее возлюбленный не так всесилен. От ненормальности своего положения, открытого презрения общества, часто посещавшей нужды, она страдала чахоткой, которая медленно, но верно сводила еще молодую женщину в могилу.

Видя медленное умирание обожаемой женщины, Тютчев запаниковал. Пользуясь своими близкими знакомствами при дворе, он приглашал к Леле самых известных врачей. Но даже лейб-медики ничего не могли поделать: чахотка была следствием постоянного душевного надрыва и лечить ее медицинскими средствами было бесполезно. Поэт с тоской видел, как угасает его последняя любовь и последний смысл жизни. Тютчев очень хорошо осознавал значение Лели для своей жизни, и не ошибся.

Подрывали ее здоровье и частые роды. Своего последнего ребенка Леля родила за два месяца до смерти. От былой красоты, веселости, жизни остался только призрак — бледный, почти невесомый... Леля Денисьева умерла на руках Тютчева 4 августа 1864 года, через четырнадцать лет после начала их мучительного романа.

«Весь день она лежала в забытьи, И всю ее уж тени покрывали...» -- писал потом об этих кошмарных днях поэт. Убитый горем, перед остывающим телом любимой женщины, Тютчев... пишет к жене. К единственному самому дорогому среди оставшихся живых людей. Пишет о том, что жизнь его потеряла смысл.

В смерть Лели он долго не мог поверить. Уже не молодой, вовсе разболелся, сгорбился, но домой, в свой богатый особняк, под попечительство все еще любящей жены вернуться не мог. Он тихо страдал в маленьком неприметном доме на тихой Коломенской, где жила Леля, в окружении своих младших незаконных детей — Лелиных детей. И медленно сходил с ума.

Эрнестина Федоровна Тютчева

Эрнестина Федоровна Тютчева

Видя это, Эрнестина Федоровна в очередной раз переступила через гордость и сама пришла к нему. Чтобы приглушить его боль, оторвать от мест, где все напоминало ему Лелю, она увезла его — больного, покорного – из России. Жена и старшие дочери поэта, простившие его измены матери при виде этого отчаянного горя, перевозили его с курорта на курорт, показывали лучшим докторам, с благородным тактом старались развлечь и отвлечь. Но он не хотел забывать.

Он нигде не мог найти покоя, беспрестанно, до самой смерти, переезжая с места на место. Парижская выставка 1867 года, великосветский Петербург, чванливая Женева, блистательная Ницца, курорты, курорты... Везде он чувствовал ее присутствие, с ней сверял свои впечатления. И в годовщину ее смерти тоска Тютчева по Лели была столь же пронзительна:

«Завтра день молитвы и печали
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души не витали
Ангел мой, ты видишь ли меня?»

Тютчев пережил Лелю на девять лет и умер в далекой от дорогой ее могилы Италии. Но его последняя признательность досталась все же Эрнестине Федоровне — верной, любящей, всепрощающей:

«Все отнял у меня казнящий бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
Что б я ему еще молиться мог».

Елена РОМАНОВА.