Пикантные казусы (Екатерина Великая)

Обольстителю надлежит действовать стремительно и напористо, чтобы дама, ошеломленная его натиском, пришла в себя лишь после того, как... Лет за пять до кончины посетила Екатерину Великую заманчивая идея. Генерал Протасов — воспитатель ее любимого внука Александра — известил государыню, что в поведении юноши обнаружились настораживающие перемены: он ищет женского общества и проявляет явно преждевременный интерес к телесным формам собеседниц. Обольстителю надлежит действовать стремительно и напористо, чтобы дама, ошеломленная его натиском, пришла в себя лишь после того, как... Лет за пять до кончины посетила Екатерину Великую заманчивая идея. Генерал Протасов — воспитатель ее любимого внука Александра — известил государыню, что в поведении юноши обнаружились настораживающие перемены: он ищет женского общества и проявляет явно преждевременный интерес к телесным формам собеседниц. — Прекрасно! — воскликнула Екатерина. — Надо немедленно научить его махаться! Однако, — тут она скептически глянула на генерала, — в сем предмете вы вряд ли искусны... Словом “махаться” в правление Екатерины обозначали вполне определенные интимные отношения. Оно даже вошло в литературу, заменяя описание “тех восторгов, кои рождаются от сладострастия”. Но императрица смотрела дальше. Александр — будущий хозяин земли русской, он должен превосходить подданных не только мудростью повелителя, но и тайными достоинствами, делающими кавалера неотразимым и желанным. Уж ей-то было ведомо, сколь важны порою победы, одержанные не на ратном поле, а те, которым обычно нет свидетелей — разве что лакей, дремлющий за дверями спальни, услышит какие-то звуки... Короче, Екатерина призвала любимого и, надо сказать, послушного внука, витиевато поразмышляла вслух о пробелах в воспитании, попросив в заключение о личном одолжении — воспринять со тщанием уроки назначенной ею наставницы. Фрейлине-наставнице было за сорок, но миниатюрность фигуры и кукольность личика скрадывали это обстоятельство. При свечах же она вообще походила на девочку-подростка с пышным, не по годам развитым бюстом. Дама пользовалась особым доверием царицы. Всякий раз, когда в сердце Екатерины вспыхивала нежность к очередному красавчику из дворцовой гвардии, она кивком указывала на него фрейлине и вздыхала: “Ах, если бы я могла надеяться на вашу маленькую дружескую услугу!” И в ту же ночь фрейлина, заполучив гвардейца в постель, устраивала ему неистовый экзамен на крепость членов, неукротимость темперамента и приятность манер. Почти все фавориты, прежде чем попасть в покои императрицы, проходили такую проверку. И вот теперь попечению многоопытной экзаменаторши вручен наследник престола. Полагая, что ему объяснена цель уроков, никак не возможных без практических занятий, дама тем не менее начала издалека: — Обольстителю надлежит действовать стремительно и напористо, — сказала она, поправляя перстеньки на тонких, высохших пальцах, — чтобы девица, ошеломленная натиском, пришла в себя лишь после того, как... — И тому есть примеры? — деловито осведомился Александр. — Разумеется. Она надумала было поведать юноше историю его отца — великого князя Павла Петровича, сына Екатерины. Сама императрица относилась к своему отпрыску неприязненно; естественно, и ее окружение — тоже, а потому при всяком удобном случае Павла выставляли в смешном свете. История же, с ним приключившаяся, давала подобный повод. В то лето Екатерина Великая решила женить Павла на Вильгельмине — дочери ландграфини Гессен-Дармштадтской. За невестой и ее родственниками снарядили эскадру, одним из фрегатов которой командовал граф Андрей Разумовский. Он был года на два старше Павла, успел прослушать курс в Страссбургском университете и получить военное образование в Англии, служа в королевском флоте. Он совершенно очаровал великого князя, и тот, возвращаясь с дармштадтским семейством в Санкт-Петербург на фрегате графа, восторженно повествовал капитану Разумовскому о своей любви к Вильгельмине и ее пылком ответном чувстве, о невидимых духовных нитях, связывающих его с принцессой, о долгих умных беседах и совпадении взглядов на природу брака и святость семейных уз... — Вы, граф, мне друг и потому ответьте честно — вопрошал счастливый жених, — доводилось ли вам встречать существо более чистое, целомудренное и вместе с тем гордое? — Не доводилось, — признавался граф. По прибытии в столицу Вильгельмина приняла православие, теперь ее звали Натальей Алексеевной. Они обвенчались с Павлом. А через три года великая княгиня скончалась. При родах. Из шкатулки покойной Екатерина Великая извлекла пачку писем Разумовского, которые подтверждали, что граф Андрей пользовался необыкновенным успехом у дам, чьими прелестями наслаждался, не считаясь с правилами строгой нравственности. И еще письма свидетельствовали: капитан там же, на судне, завоевал не только сердце невесты цесаревича - к обоюдному удовольствию, все последующие годы они оставались ненасытными любовниками. Императрица “подарила” эти эпистолы неутешному вдовцу и укорила: “Помнишь, я возила тебя в монастырь? Помнишь, какие красивые были там инокини? Я их тогда специально выбрала, чтоб научили тебя махаться. Не откажись ты, может, все повернулось бы иначе...” Искушенная в интригах фрейлина вовремя спохватилась — поостереглась рассказывать сыну о любовном конфузе отца, не нажить бы нечаянно врага! Благо историй, замешанных на рискованном блуде, в анналах российского двора — в изобилии. Ну, скажем, разве не забавен эпизод, числящийся за верным адъютантом Петра Первого — французом Никитой Вильбоа? “Прелестнейший курьез! - улыбалась фрейлина, наблюдая за выражением глаз Александра. — Однажды Петр Алексеевич, находясь в Стрельне, отправил оттуда офицера Вильбоа в Кронштадт, где квартировала Екатерина Первая. Требовалось доставить ей некое срочное сообщение...” День был морозным, и Вильбоа, чтобы не замерзнуть, взял с собой бутыль водки, сел в сани и — в путь. Пока ехал — бутыль прикончил. Вот и дворец. Его ввели в жарко натопленную комнату, приказали ждать, когда разбудят царицу. И тут адъютанта развезло. Он опьянел разом и настолько, что, очутившись возле постели еще сонной, разметавшейся на перине императрицы, начисто забыл, зачем он здесь. Он видел великолепную обнаженную женщину и решил доказать ей свое восхищение. Екатерина напрасно звала прислугу — та, по обыкновению, замешкалась, и Вильбоа, как человек быстрый в мыслях и поступках, успел выразить свое обожание весьма недвусмысленным образом, после чего свалился на пол и заснул. —Наглеца, конечно же, наказали? — уточнил Александр. —Назавтра он ничего не помнил. Однако был закован в цепи и сослан на каторгу. Царь Петр простил беднягу: мол, он, скотина этакая, не ведал, что творил! А через полгода смилостивилась и Екатерина, француза вернули на службу... Бытописатели российского двора не зафиксировали деликатный факт, прошел ли Александр выучку у безотказной фрейлины, осуществился ли замысел Екатерины Великой. Скорее всего нет, либо ученик оказался бездарным. Потому что, когда венценосная бабушка оженила любимого внука на баденской принцессе Луизе, переименованной в Елизавету, он Екатерине же вскоре и пожаловался: дескать, ваш фаворит Платон Зубов не дает моей супруге прохода. Платон Зубов был тотчас усмирен. Но возле стройной, голубоглазой Елизаветы, пленяющей всех грацией и умом, появился молодой польский аристократ Адам Чарторижский — поэт, странствующий по Европе. Он понравился Александру, но еще более — Елизавете, что мгновенно заметили окружающие. Елизавета сердилась, едва муж приближался к ней, чтобы поцеловать или приласкать, откровенно грубила... и тем не менее — родила. Новорожденную показали императору Павлу, сменившему на троне Екатерину Великую, и он, лицезрев малышку, чрезмерно удивился. Сударыня, возможно ли, — озадачил он статс-даму Ливен, принесшую ребенка, — чтобы у мужа блондина и жены блондинки родился черненький младенец? Государь, — ответила находчивая статс-дама, — бог всемогущ. Удовлетворил ли ответ Павла I? Отходя, он бормотал: “Кого-то она мне напоминает...” И наверняка вспомнил бы, если бы князь Чарторижский не покинул тогда же столицу. Ну а черноволосая девочка вслед за тем умерла. Что ж, все мы смертны: умерла великая блудница Екатерина II, умер (насильственной смертью) Павел I, но жизнь-то торжествует. И вновь Елизавета, теперь уже супруга императора, преподносит Александру дочь. Александр ничуть не обрадован, более того, негодует, когда его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна щебечет над колыбелью: “Ах, какое прелестное дитя!” Почему? Один из биографов Александра Павловича объясняет: некто Алексей Охотников, ротмистр кавалергардского полка, появляясь на придворных балах, не спускал глаз с Елизаветы. Она приблизила его к себе, и в апреле почувствовала признаки беременности. В ноябре у нее родилась вторая дочь. Отцом девочки был ротмистр Охотников. За месяц до того, как Елизавета разрешилась от бремени, Алексей Охотников при выходе из театра был заколот кинжалом. Убийцу поймать не удалось. Печальная судьба ротмистра, довольно быстро забытого, никого не взволновала. Однако о нем опять заговорили в начале прошлого века в связи с благой вестью — Николаю П и царице Александре Федоровне наконец-то после четырех дочерей господь даровал наследника! Ради этого чего только не предпринимали! Ездили по святым местам, приглашали лекарей и кликуш, гипнотизеров и юродивых, спиритов и оккультистов... И вот — счастье! А счастье оказалось с горчинкой. В иностранной прессе замелькали заметки, будто цесаревич Алексей поразительно похож на флигель-адъютанта Орлова, который познакомился с царицей еще тогда, когда она была принцессой Алисой Гессенской, а позднее сопровождал ее в поездках по России. И придворные остряки неосторожно шутили: “Стоило генералу Орлову за дело взяться, сразу мальчик родился...” Имелась ли в намеках хоть крупица правды — за давностью выяснить сложно, но достоверно, что Орлова спешно выслали за границу и в вагоне поезда он скоропостижно скончался. “От чахотки”, — ехидничали отечественные журналисты. “Его отравили!” — заявляли французские газеты. “Ему приказали отравиться!” — утверждали люди, близкие к высшим кругам. В книге “Тайны русского двора”, изданной в Париже, приводились доказательства насильственной смерти генерала и даже фамилии исполнителей вроде бы секретного приговора. Вот в этой-то ситуации и всплыло из забвения имя ротмистра Охотникова, к которому наемного убийцу подослал, по слухам, великий князь Константин. Но не за тем подослал, чтобы отомстить за поруганную честь брата Александра, за тень брошенную на гордый род дома Романовых. Он, как говорили, сам домогался прелестей грациозной Елизаветы, а она, видите ли, предпочла простого ротмистра. Что ж, от любви до ненависти — один шаг. Как и от великого — до смешного.