«Она мне не снится»: страхи и переживания подростков в воспитательной колонии

Вы знаете, как содержатся малолетние преступники и осужденные женщины, которые сидят вместе со своими детьми?

У подростков разные статьи – наркотики, воровство, а еще изнасилование и убийство, это тоже бывает и уже не редкость. О чем они просят, сидя в колонии, чем живут, о чем мечтают и из-за чего действительно переживают? Как проходит материнство за колючей проволокой? Осужденные женщины бросают своих детей или борются за них?

Сайт «Страсти» поговорил с руководителем благотворительного фонда «Протяни руку» Натальей Костиной. Эта хрупкая женщина по-настоящему горит своим делом, в ней много силы и храбрости, что не может не удивлять. Мы попытались разобраться, как в преступнике можно увидеть свет и каково это помогать тем, кому не принято.

Расскажите для читателей, чем вы занимаетесь?

Я руковожу благотворительным фондом «Протяни руку», который существует с 2014 года. Руковожу им не так давно – с 2020 года, а пришла в 2018-м. Начинала координатором проектов. Наш фонд занимается помощью заключенным, в приоритете у нас подростки, женщины с малышами до трех лет, которые вместе с ними отбывают наказание. В России есть 12 домов ребенка, которые находятся при исправительных учреждениях.

Если вкратце, какую помощь мы оказываем: у нас, как и у каждого фонда, есть программа. Есть программная, а есть проектная деятельность. Одна из моих любимых программ называется «Жизнь за периметром». Мы вывозим малышей за пределы колонии – в цирк, зоопарк – чтобы потом ребенку было проще социализироваться, когда он уже выйдет с мамой на свободу.

Второй программный проект – это «Дорожный комплект». Сюда входит, как для подростков, так и для женщин, освобождающихся с детьми, все самое необходимое, что нужно маме в дороге с ребенком, или подростку, потому что зачастую их никто не встречает. За всю историю своей деятельности в этом фонде мы очень редко видим, чтобы встречали муж, отец, вообще родственники. В основном встречают наши волонтеры, и все. Чтобы с ребенком преодолеть дорогу, необходимы запас памперсов, ценные вещи, игрушка для малыша, по возрасту выделяется или коляска (трость), или переносная люлька. Для подростков у нас разделяется: есть девушки, есть молодые люди. Соответственно, укладываем, что нужно в дороге тому и тому.

Разве подростков не встречают родители?

Не всегда. Если подросток несовершеннолетний и у родителей нет возможности встретить ребенка, тогда его отвозят сотрудники колонии. Когда женщина с ребенком освобождается, ее тоже довозят до места дальнейшего проживания, потому что она едет с малышом.

Что касается подростков, ситуации бывают разными. И ребята возвращаются в очень разные семьи. Иногда есть слово «семья», а ее как таковой нет. Важное в этом рюкзаке, что для подростков, что для женщин – это сотовые телефоны. Пускай простой, кнопочный, но на первое время, чтобы можно было бы решить свои какие-то проблемы со звонками, отвести ребенка в садик, обратиться в защиту, так и для подростков, хотя бы просто поговорить с семьей, с бабушкой или дедушкой.

Программные проекты – это адресная помощь. Мы оказываем ее не только подопечным (физическим лицам, прим. «Страсти»), которые находятся в колонии, но и самим учреждениям: домам ребенка, воспитательным колониям и женским исправительным учреждениям, по необходимости. На нашем счету порядка девяти сенсорных комнат в домах ребенка. Это достаточно интересные вещи, которые способствуют развитию ребенка, где психологи работают с мамами и малышами. Также мы делаем детские площадки – для домов ребенка.

В подростковых колониях есть разные запросы: от елок и елочных игрушек до микрофонов. Во многих подростковых колониях хорошо налажена театральная деятельность, творческие кружки, и нужны материалы для данного творчества, и мы с этим помогаем. Сейчас у нас идет сбор средств на учебники для подростковой колонии в Брянске, чтобы ребята могли получить дополнительную специальность.

По нашему опыту, для таких детей очень важно уметь еще что-то делать и руками. Им проще потом будет сориентироваться в жизни, если у них будет свое ИП, или они будут самозанятые. В этом случае им будет легче трудоустроиться. И нас попросили помочь с поварским делом. Между прочим, когда парень будет поваром, можно очень многого потом достичь, и, я думаю, что это прекрасная профессия. И сантехники, электромонтеры. Для таких ребят это очень важно – они там учатся, школы заканчивают (9 и 11 классов, прим. «Страсти»), сдают экзамены.

Это считается как ЕГЭ, если подросток после захочет поступить в институт?

Да! С этими результатами могут. Бывает, до попадания в колонию они получали образование в профессиональных училищах, колледжах. У них есть возможность потом восстановиться, им в этом отказать не могут. А так, да, они сдают экзамены, и с результатами могут поступать дальше. У нас есть пример: Томская воспитательная колония, там содержатся девочки, и есть девушка, которая учится в высшем учебном заведении. Она сдала экзамен, поступила, учится. Девочка очень талантливая и умная, причем она в таком направлении учится – математика. Даже хочет уйти в научную деятельность, не в преподавание, а именно в науку. Надеемся, что у нее все получится.

И есть еще небольшие проекты. Мы всегда собираем деньги к новогодним мероприятиям, и ко Дню защиты детей, и к первому сентября. У нас еще есть категория, которой мы помогаем, – это мама в заключении, а ребенок находится на воле под опекой бабушки, дедушки. Им сложно обеспечить детей, чтобы пойти в школу или в тот же детский садик. Очень многие жалуются, и это действительно так, что не хватает детской обуви. Она быстро изнашивается и при этом недешевая. Я сама мама троих детей, ребенку купить обувь дороже, чем взрослому.

И к нам иногда приходят письма из мужских колоний. Мы с мужчинами тесно не общаемся, но всегда обращаем внимание, если мужчина просит помочь его семье. Я запомнила одно письмо: он ничего не просит для себя, тоже в тяжелых условиях, не может зарабатывать в колонии по определенным причинам, но на свободе у него остались жена и трое детей. Он написал нам с просьбой помочь им, а на такие письма мы всегда реагируем.

Как вы пришли к этому?

Никакой мифической истории нет, совершенно случайно! Я просто меняла работу, и меня пригласили на собеседование. Когда я шла, не совсем понимала, что иду в благотворительный фонд. А, когда узнала, с какой благотворительностью, с каким направлением, была очень удивлена. Для меня была новость тогда, что дети могут находиться в колонии, маленькие дети до трех лет содержатся в домах ребенка при исправительных учреждениях. Я впечатлилась, потому что эти дети ничем не отличаются от других. Это обычные дети, и им тоже хочется такого же развития и внимания.

Вам не было страшно?

Нет, страха никогда не было. Даже в первый раз в колонии. Да, была щекотка по спине, когда за тобой захлопывается дверь (после КПП, на входе в колонию, прим. «Страсти»), это есть. Потом уже входит в привычку. Первая моя поездка была в подростковую колонию, поэтому, зайдя на территорию колонии, мне показалось вначале, что это хорошее военное училище. И они живут строем, у них есть распорядок. И это не плохо, потому что для некоторых ребят это нужно, а еще эти условия лучше, чем те, в которых они жили до этого. Они увидели чистые простыни, увидели унитаз, а не дырку где-то у себя в частном доме или деревне. Не хочу обидеть жителей деревни. У них есть душ, который можно принять. У меня часто спрашивают, из каких семей попадают в воспитательные колонии. Мы все равно называем их детьми, потому что для нас они дети, недолюбленные, но дети.

Семьи – разные. Но в основном – из семей, где родители чем-то злоупотребляют или просто финансово не тянут. Есть и другие варианты, из обеспеченных семей тоже есть, знаете, когда папа на работе, бизнесмен, мама красивая, а ребенок в колонии. Казалось бы, при всех его талантах, и ведь пацаны они неглупые и девчонки разумные.

Можете описать средний портрет ребенка, который находится в воспитательной колонии?

Вы знаете, у меня всегда спрашивают, за что они сидят. За разное. Основная статья, как ее еще называют народная, – 228 (Статья 228 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за незаконные приобретение, хранение, перевозку, изготовление, переработку наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, прим. «Страсти»). Некоторые даже не понимают, за что их посадили. Казалось бы, хочется хороший телефон, родители такое позволить не могут, и думают, а пойду подзаработаю, чего там, раз и отнесу. Они не осознают, что за это идет тяжелая уголовная ответственность.

Бывает еще так, что он сам идет и друга тащит: «Пойдем со мной сходим, сейчас быстро сделаем!» И друг уезжает вместе с ним! Таких историй сплошь и рядом, и пойманные группой лиц. И, как правило, после первых или вторых таких мероприятий они и попадаются. И не заработали, и уехали лет на шесть, семь.

А если про характер?

Разные. Давайте с позиций историй буду рассказывать. У нас был такой случай, когда парень захотел поговорить, индивидуально пообщаться, и он задал такой вопрос: «Вы будете со мной разговаривать? Я же за убийство сижу». А я ему: «Я у тебя статью не спрашивала, тебе нужна помощь, мы готовы помочь и выслушать». Многие думают, что там отморозки… Нет! Они с чувством вины, и они понимают, что наделали. Больно и для них это тяжело. И вот этот парень потом сказал: «Вы знаете, мне очень стыдно потом будет выходить по УДО (условно-досрочное освобождение, прим. «Страсти»), потому что я вот что совершил».

Он убил сверстника?

Нет. Там была история, что они по наводке должны были зачистить квартиру, грабеж, а в квартире был человек.

Он жалеет…

Да! Он искренне раскаивается. Я у него спрашиваю: «Почему вы это сделали?» Они были еще вдвоем: «Вы же могли просто уйти, убежать, сесть за кражу или за попытку кражи, это одно». Ответ: «Я не могу вам объяснить, в раже это произошло, я понял, но уже было поздно, ничего не сделаешь».

Среди девушек тоже был такой печальный случай, она (осужденная девочка-подросток, прим. «Страсти») еще так сказала, я была очень удивлена. Они решили девочку проучить и перестарались. Они сели, и она мне сказала: «Мне было очень страшно от того, что она мне не снилась». Не снилась! Она думала, что хотя бы там могла бы попросить у нее прощение.

Получается, они переживают эти истории снова и снова, сидя там? Еще и возраст такой нежный...

Да. Поэтому у нас есть психолог, который помогает.

В колониях же есть свой психолог, от ФСИНа? В чем отличие вашего психолога от сотрудника колонии?

Легко объяснимо, ведь психолог колонии – это человек системы! И они воспринимают его, как человека системы. Мы – люди со стороны. Они их слушают, а нас они могут действительно воспринимать. Не потому, что с психологами ФСИНа что-то не так и они повисшие в бюрократии, а потому что мы внешние, к нам больше доверия. Конечно, это случается не с первого раза. Понятно, что нужно наработать.

Мы работаем достаточно тесно с Брянской воспитательной колонией, а с Томской мы сделали огромный прорыв: наш психолог работал год и два месяца с девушками онлайн, один из инновационных методов работы со ФСИН. Потому что очень сложно все это организовать, всю эту конференцию. Это определенная комната с доступом в интернет и зумом. Надо всех собрать, привести, должна быть охрана, которая их доведет, все это сложно.

Но мы смогли, и у нас был очень хороший результат. У каждой девушки он по-разному достигался, были и групповые консультации, и индивидуальные. Если потом посмотреть «от» и «до», что было на входе и потом стало на выходе, это колоссальный результат. У них даже речь меняется, они уже могут сформулировать свои мысли. Это очень важно. Понятно, что психолог в силу занятости один, он этого дать не сможет! Поэтому мы в помощь ФСИН, не вместо, а именно в помощь! И, когда с нами начинается такая тесная работа, они по-другому начинают воспринимать. Слово «психолог» уже не такое и страшное.

А чем они делятся?

Мы не можем эти моменты разглашать.

Нет, а если общее? Они переживают, как выйдут, что будет с ними потом?

Да, это один из страхов. Между прочим, самый основной. Там им не страшно, все понятно, макароны на ужин, как в советском фильме «Джентльмены удачи». А вот когда они выйдут – как и что. Особенно переживают те, которые понимают, что их никто не ждет.

Мы прорабатываем все эти страхи, также у нас есть профориентолог (специалист с функциями педагога, который помогает абитуриентам и учащимся выбрать профессию в соответствии со своими когнитивными, личностными и эмоциональными качествами, прим. «Страсти»), который может помочь с твоим багажом выйти во что-то нужное для себя. И с этим чем-то нужным ты сможешь потом себя реализовать. Что самое важное, не только для подростков, но и для взрослых? Это работа! Всегда говорят, что жилье и работа, а я считаю, первое, что важно, – это работа! Имея работу, можно потом и жилье себе найти и снять. Это основные проблемы для всех, кто освобождается.

Вы отслеживаете подростков, когда они выходят? Поддерживаете общение?

Когда мы работали с ними в группах, у нас был опыт. Это наш проект «Встать на ноги», его поддержал фонд президентских грантов. Мы его закончили реализовывать, когда в группах работаешь, это больше информационный момент. Сейчас у нас есть направление, мы хотим взять определенное количество подростков, их будет немного, 16, у нас будут четыре педагога и два коуча (личностный тренер, который поддерживает и помогает в достижении профессиональных и личных целей, прим. «Страсти»), и психолог, и вот они будут вести каждого из этих 16 подростков – индивидуально! Вот в этом случае связь будет гораздо крепче с ними, и по выходу им проще будет с нами связаться!

Когда мы приезжаем, мы привозим наши талмуты (документы, прим. «Страсти»), я лично раздаю свои визитки с телефоном: «Когда ты выйдешь, ты сможешь позвонить». Редко кто звонит. Подростку сложно: он пытается опираться на каких-то друзей, на плохую или хорошую семью, ему почему-то сложно преодолеть барьер и попросить о помощи. Я даже тренинг делала с ними – «Попросить о помощи». И они говорят, что за кого-то попросить проще: «За Андрюху я могу, понимаете, а за себя – нет».

Для многих это будет открытием, потому что частое мнение, что там отморозки, которые легко садятся на шею, только палец дашь – руку оторвут. Тебе дают кучу всего бесплатно и еще потом звони, а тут получается, что даже формулировки «за кого-то проще», «неудобно».

Да! Но и про что вы говорите, такое тоже есть, не будем темнить. Но они не все такие, не у всех развито потребительское чувство. Но и такое есть – самозащита. Почему мы делаем еще такой большой акцент на подростков, потому что они еще не потеряны. Они не потеряны для общества, и нам с вами с ними жить. Есть такой каверзный вопрос: «Почему мы должны помогать зэкам? Они преступники». Да, они преступники, они совершили преступление. Но они за это преступление ответили там и понятно, что есть преступления, которые нельзя исправить, но они понесли уже свое наказание, и они выходят.

В нашем обществе очень легко повесить ярлык, и человеку, у которого за плечами заключение, очень сложно в жизни. Но они тоже имеют право на второй шанс, и нам с ними жить. Как нам будет с ними, комфортно или нет, тут уже многое зависит от нас. Если мы можем помочь им – опять же, почему люди любят вешать ярлыки, «он преступник».

Но каждую историю нужно рассматривать индивидуально, что было перед тем, как это преступление было совершенно. Почему это самое общество не обратило внимание на того же подростка, на ту женщину, которой было сложно? Допустим, ее муж избивал, а этому нечего было есть, и он пытался своровать в магазине булку, почему в этот момент общество не обратило внимание? Почему, когда случилось плохое, мы должны помогать? Потому что тогда мы им не помогли. Помогать – дело добровольное, кому это откликается.

Как подростки в колонии общаются между собой? Есть дедовщина? Потом поддерживают общение?

Чтобы вы имели представление, как они там сидят: определенные комнаты, на четверых или на двоих человек, в зависимости от занятости колонии. Вот этим особняком они и держатся. Конечно, есть и лидеры, такие интересные мальчишки, никогда не забуду одного. Мы приехали с определенной группой, и в каждой группе есть такой, кто пытается тебя задеть, а нас пробить очень сложно. Мы уже много соли съели (улыбается). Бывает так, скажешь: «Все, хорош». И сразу видно, у кого есть авторитет. И он замолкает, который пытается задеть. А другие берут с него пример.

А чтобы кто-то кого-то обижал, такого нет. Как раньше была дедовщина в армии – это отсутствует. Обычные отношения среди подростков, и у них мало свободного времени для глупостей, потому что у них общеобразовательная школа, они все заканчивают 11 классов. И в этих классах детей немного. Если учитель в обычной школе учит 20-25 детей, то у них 6-7, и материал у них осваивается намного лучше. Они неплохие знания там получают.

Потом для подростков есть дополнительная специальность, где они обучаются: слесарь, повар и т.д. Также те, кто хочет работать, с 17-ти лет могут трудоустроиться в колонии. Они помогают на кухне, у многих есть швейное производство. Конечно, подросток не сможет сшить чрезвычайное изделие, но, если выигрывают тендер, то шьют простыни, полотенца, пошить прямой строчкой для них не вопрос.

И, между прочим, они сами, кому 17 лет, просят устроить их на работу, чтобы получать деньги и помогать родителям! Потому что он знает, что мама пьет, за квартиру платить нечем. Некоторым, у кого потеря кормильца и нет или мамы, или папы, положена пенсия. И многие позволяют эту пенсию получать маме, а не на свой счет в колонии. Мама для них не просто слово. У нас был такой момент, мастер-класс, мы привозили профессионалов по глине. И, когда подростки сделали статуэтки, первый вопрос был: «А можно потом отправить маме?» Я говорю, эта категория не потеряна для общества. Да, ошибся, да, споткнулся, но все еще можно исправить.

А с внешним миром – письма, одноклассники - они поддерживают общение? Остались социальные связи?

С родителями – да, с одноклассниками – нет. Письма им писать можно, некоторые от девушек своих получают! И даже есть такие, что девушки их ждут! Звонки в основном, они созваниваются с семьей. Отец крайне редко звучит.

А вот какой ребенок, я понимаю, что каждый запоминается, особенно, если этим живешь, но какая история особенно запала в сердце?

Был один парень, он хотел стать поваром. У него была мечта – дослужиться до шеф-повара вплоть до открытия своего кафе. И так получилось, когда мы с ним разговаривали, сегодня вот говорим, а вчера у него был день рождения, и я у него спросила: «Чего тебе здесь не хватает?» И он говорил: «Понимаете, тут нет специализированной литературы, хотелось бы книгу какую-нибудь об этом». И мы ему купили поварскую книгу. На следующий день пришли в колонию, и подросток не ожидал, что подарят. Понятно, что им нельзя иметь личные вещи. Но он готовился на переход во взрослую колонию, срок был еще большой, и ему исполнилось 18 лет, и нам рассказали, что, когда его перевозили, он просил, чтобы книгу ему отдали. И он с ней уехал. Они все это ценят.

Вы поддерживаете связь, когда такой подросток уходит во взрослую колонию?

Если от него поступает запрос – да. Если нет – мы не знаем, в какую колонию его перевезли, а отследить такой поток просто не в состоянии.

А обращаются, есть подобные запросы?

Было обращение от парня, он детдомовский. Кстати, детдомовских мало, кто сидит в колониях. Надо отдать должное системе детского дома, что от них в колониях не так много. Из положительных семей и детского дома – приблизительного одинаковое количество, даже из детского дома меньше. И вот у того парня была проблема, ему по выходу нужно было жилье, потому что он детдомовец. А у нас был социальный педагог, который помогал, ведь ему было некуда выходить.

Наверное, это страшно, когда ты был с подростками, а потом попал в мир… взрослых мужчин.

Для них это сложно. Он совершил преступление в 16 лет, ему дали шесть лет, тут ничего не сделаешь. Если говорить о возрасте, возвращаясь к портрету, в воспитательной колонии могут содержаться подростки от 14 до 18 лет. Но 14-летних там почти никогда не бывают, 15 лет – крайне редко, на моей памяти было только двое мальчишек. Основной возраст начинается с 16-17 лет. Молодые взрослые, как мы их называем.

Я не вижу у них озлобленности. История еще запала: мальчишка отбывает наказание за наркотики, мы не знаем до конца всей правды, но ему дали срок. Он жил с девушкой, хотя сам несовершеннолетний, а она старше его. Они проживали вместе, и девушка как раз занималась распространением наркотиков. По его словам, он в этом деле не участвовал, она тоже не употребляла, только распространяла. И вот, когда она попала, то могла сесть на небольшой срок, но от страха наговорила столько, что еще и он сел. Я тогда разговаривала с сотрудниками колонии, так ли это, потому что он может быть озлобленным, ведь считает, что не виновен и сидит ни за что. И сотрудник колонии сказал: «Возможно, что и так». Но посадили и его, поскольку вместе с девушкой были. То же самое, что с подругой пошли погулять, та занесла что-то там, положила, и они поехали вместе с подругой.

Давайте к женщинам, которые беременными попадают в колонии.

Женщина по-разному попадает в исправительное учреждение – женских тюрем нет. Дело в том, что она может попасть в СИЗО, будучи беременной, она может и родить в СИЗО, а потом переехать с ребенком в колонию, а может переехать беременная в колонию и родить там. Длительные свидания тоже никто не отменял, и забеременеть можно в самой колонии.

Упрощает ли жизнь беременность или рождение ребенка? Да. Какие-то женщины пользуются данным положением. Но сказать, что это панацея, я тоже не могу. Бывает, что она приехала туда беременная и рожает там. Очень сложно это переживать женщинами, которые первый раз рожают. Ты в таком информационном вакууме. Да, там есть специалисты, ты можешь обратиться к ним, и тебе ответят на твои вопросы, но они почему-то замыкаются. Причем это твой, допустим, первый ребенок, ты его произведешь на свет в таких условиях… У них чувство вины, стыда, и с этим «винегретом» приходится разбираться нам.

К тому же есть такой момент, как грудное вскармливание. Мы получили поддержку президентского гранта, и в сентябре у нас стартует школа материнства для женщин в заключении. История этого проекта очень долгая. Началась она не с нашей подачи, а с запроса из колонии. Да, как все сказки начинаются: «Однажды, мы приехали…». Нас попросили помочь, чтобы мы поговорили о важности грудного вскармливания. Это не то, чтобы с ними там не говорили. С ними говорят, но толку? Послушали и все.

Мы собрали команду: перинатальный психолог, это наш неонатолог (врач, который занимается лечением и профилактикой ряда патологий новорожденных, прим. «Страсти»). Мы приехали в одну колонию, поговорили с женщинами, работали отдельно с беременными. Это была практически подготовка к родам, вплоть до дыхательной гимнастики и т.д.

Мы поговорили с женщинами, которые уже родили, то есть мы их разбили на группы: малыши от 0 до года, от года до двух и от двух до трех. Совместно провели занятия с мамой ребенка. Наш неонатолог поговорил об особенностях развития каждого возраста в этом периоде. Также мы затронули такие темы, как безопасность ребенка: что делать, если он подавился или обварился кипятком, как правильно сделать искусственное дыхание. Даже говорили, как оборудовать детскую кроватку, как не нужно класть ребенка и т.д. И это всем стало интересно.

Мы поехали во вторую колонию, и мы провели целый ряд таких мероприятий. Выбрали три локации и три раза за год ездили в каждую из них. Когда мы поработали с беременной, у нее был срок практически перед родами, а потом приехали во второй раз через два-три месяца, она уже родила. Эта женщина отпросилась с производства, чтобы прийти нас поблагодарить, потому что все, что мы ей рассказали, для нее было очень важно, и она смогла это применить. Ей было проще и не так страшно. Это был первый ее ребенок. И мы поняли, что это откликается и это нужно продолжать.

А как-то нас встречает заместитель начальника колонии и говорит: «Ну вы тут шороху нам навели!» Просто, когда мы работаем с женщинами с детьми и с беременными, то идет фоторепортаж от женщин, которые просто сидят без детей, они активисты: стенгазету делают для колонии, у некоторых даже есть местное радио, телевидение. Такие активистки фотографировали все, что у нас происходило, чтобы потом рассказать, какой жизнью живет колония. И они уже успели передать заместителю начальника колонии, что было. И стали говорить: «А почему это только для тех, у кого дети здесь?» И мы задумались. Ведь у каждой женщины, которая отбывает наказание, есть дети и на воле, практически у каждой есть ребенок, который находится либо в детском доме, либо под опекой родственников, либо просто под опекой патронатной семьи (форма опеки и попечительства, при которой ребенок передается воспитателям на основе договора о патронате, прим. «Страсти»).

У таких женщин тоже много проблем. Это страх увидеться со своим ребенком после разрыва, объяснить, где ты была, это стыд за то, что ты не можешь быть с ним в этот промежуток времени. Все проблемы она копит в себе. А у тех, у кого дети – подростки, еще интереснее. Допустим, подросток обиделся на маму и не хочет с ней общаться. Как-то нужно все это дело соединить, работать с одной и с другой стороной. И мы поняли, что нужно расширяться.

Поэтому у нас теперь три категории женщин, которые будут участвовать в проекте. Единственное, что из тех, у кого дети на воле, мы берем только женщин, которые вот-вот будут готовиться к освобождению.

Какое оно вообще материнство в колонии?

Во всех колониях есть совместное проживание мамы и ребенка. Сейчас повысили возраст до четырех лет, кто может проживать с мамой. Тоже спрашивали мое мнение, хорошо это или плохо, что до четырех. Чем больше ребенок с мамой, тем, конечно, лучше, но я всегда говорю, чем отличаются дети пяти лет. Тут стоит еще рассматривать сторону малыша. В три года он уже понимает, где находится.

Правда?

Конечно. Тот же момент, когда мы вывозим малышей за пределы. Вот он выехал, что он видит в колонии? Он видит колючую проволоку, он видит собак и людей в форме, и все. Когда мы вывозим его оттуда, он понимает, что есть кошки, козы, курочки, гуси, коровки.

Мир огромный!

Был очень интересный случай: малыша первый раз вывозили на такое мероприятие. Его выводят, и он начинает рыдать, потому что стоит автобус, и он не понимает, что это за зверь такой, не подходит к нему. Водитель вместе с воспитателем уговаривали ребенка 20 минут, чтобы он сел: что это интересно, что он сейчас поедет, увидит в окошке елочки, сосенки и другие машины. Посадили его в этот автобус, он поехал на экскурсию. Приехал малыш с вот такими глазами, маме пытался рассказать, что он в своем двухлетнем возрасте видел там, и на следующую экскурсию уже бежал впереди всех. И в этом возрасте они понимают, и вопрос могут задать, почему они не могут туда пойти сегодня, завтра.

И что отвечаете?

Пока еще не знаем, потому что до четырех лет только это сделали. Понятно, что после трех лет такие вопросы могут возникать. Поэтому мы будем работать по ситуации, как-то придется отвечать.

А можно назвать этих малышей маленькими Маугли? Из-за того, что они мало видят…

Нет. Надо отдать должное сотрудникам колонии, они очень много вкладывают в развитие этих детей, даже работают по методике Монтессори (педагогическая система, предложенная в первой половине XX века итальянским педагогом и врачом Марией Монтессори, прим. «Страсти»). Там тоже все это дело продвинутое.

Я вам больше расскажу, у нас есть волонтер в Нижнем Новгороде, и она практикует такую вещь: берет под опеку ребенка, если мама еще отбывает срок, а она не хочет, чтобы ребенок попал в детский дом. И волонтер берет малыша на тот срок, пока мама еще будет в колонии год-полтора-два. Малыш живет с ней, и у нее есть опыт. Волонтер брала под опеку из обычных детских домов детей с воли и из дома ребенка при исправительном учреждении. Я вам скажу так, что по развитию детки из домов исправительных учреждений гораздо эффективнее. Они воспитанные, они могут выразить свои маленькие мысли. Поэтому мы не можем сказать, что они Маугли.

Мы стараемся, и на местном уровне кто-то помогает (предприниматели и т.д.), где есть такие дома ребенка, детей вывозить за периметр. И необязательно везти их в зоопарк, можно просто по городу экскурсию. Они погуляли по набережной, посмотрели какие-то памятники, все это им рассказывают и описывают. У нас есть фотография, где малыш кормит голубей, там он садится чуть ли не на руку. Для них это все очень интересно. Просто в торговый центр мы как-то привозили ребят, в детскую комнату, где они играли. Там тоже наши детки отличились. Остальные играют, все разбрасывают, а наши берут и складывают на полочки.

Дети системы!

Они к порядку тоже приучены, это не так уж плохо. Вот они эти игрушки больше расставляют. Ребят могут потом завести в детское кафе, чтобы они понимали, что есть такое. Просто дают прокатиться на эскалаторе или в стеклянном лифте. Вот они в первый раз выехали, во второй, в третий – потом для них это становится нормой, им уже не страшно покидать с мамой территорию колонии.

У них, кстати, объект привязанности – это мама, при этом у детей куча воспитателей, которые меняются, посменно работают. Не зря совместное проживание, потому что появляется сплоченность, и для женщины это хорошо, когда она, допустим, сидит с малышом до трех лет, то понимает, что это ее ребенок, ей придется выйти на волю и отвечать уже не только за себя, но и за него. И у нее есть стимул не вернуться обратно, не свалиться в эту пропасть, а найти работу, жилье, определить ребенка в детский садик, то есть она понимает, что из-за того, что у них совместное проживание, эти узы гораздо крепче. Понятно, что тебе этого ребенка потом жалко будет отдать под опеку, потому что ты не справилась.

Есть и печальные истории, но это единичные случаи. На моей практике всего два раза было, когда детей просто бросали на улице. Не сразу, как вышла из колонии, женщина пыталась в начале, но не справилась. Никто не идеален. И я не хочу обрисовать портрет, что там сидят все белые и пушистые, но большинство отдает себе отчет, что у них есть ребенок. У многих же это не один ребенок: тут она с ребенком, а еще у нее там (на воле, прим. «Страсти») есть ребенок. Но есть и кукушки. Причем у каждой женщины перед освобождением спрашивают, готова она взять на себя ответственность и уйти с ребенком, справится ли. И все отвечают, что справятся, никто не отказывается от ребенка.

И в детский дом не отдают?

Да, они освобождаются вместе с малышом. У каждой спрашивают: «Точно, уверены?»

А было ли у вас, что женщина попала в колонию беременной, родила, должна быть в доме ребенка, но она отказывается от него, не проснулись материнские чувства?

Я знаю один такой случай: женщина сказала, что малыш ей не нужен. Но все равно до трех лет он должен находится в доме ребенка. Это прототип дома малютки. Понятно, что не покладая рук сотрудники дома ребенка занимаются с малышом.

А с ней пытались поработать?

Пытались, но она ни в какую, ничего не вышло. Когда она лежала в роддоме, то просила ребенка ей не приносить и не показывать. Она даже не стала на него смотреть. Возможно, если бы ей принесли, она бы его увидела и что-то бы проснулось. Но поэтому она и просила не делать этого. Конкретно с этой женщиной я не разговаривала. Поэтому не могу сказать, почему она отказалась. Не знаю, был это первый ребенок или не первый. Но это единственный такой случай, про которой я знаю. Они все стремятся совместно проживать с ребенком, хотят кормить грудью.

А был случай, когда нашли малыша на улице с нашим рюкзаком. Нам позвонил участковый из региона, на рюкзаке увидел нашу вышивку и набрал в интернете, что это такое. Мы поговорили и пытались выяснить, чей это ребенок. Записок при малыше не было. Потом поняли, из какого учреждения и что за женщина освободилась. Волонтер при ее выходе передал наш комплект, она из этого региона не переезжала, была в своем родном городе. Случилось то, что случилось. Но это тоже единичный случай.

Опишите средний портрет мамочки, которая там сидит?

25-35 лет, но есть и более юные, и старше. Мы про средний возраст. У большинства не первый ребенок, а вот общее из прошлого сложить очень сложно. Есть образованные, а есть, кто и писать не умеет. Крайне редко, когда есть муж, а еще реже, когда он ее ждет. У кого-то была семья, но потом она исчезла. На моей памяти всего пару раз мужья встречали на выходе свою жену с ребенком. Но там и статьи другие – экономические. Другой социальный уровень.

Почему мы женщинам помогаем? Потому что женское заключение сильно отличается от других. Любого мужчину из колонии кто-то ждет: жена, сестра, подруга по переписке. А вот женщину… За ней захлопываются двери, и на этом все заканчивается. Почему-то принято винить женщину за все, что случилось, и осуждать только ее одну: сама виновата, вот и сиди, расхлебывай. А мужчину – нет, ему будто положено помогать. На женщин вообще ложится большой груз ответственности, мужчинам как-то проще. Вот даже с алиментами: сколько таких мужчин, кто не платит алименты и нормально себя ощущает. И окружающие нормально относятся. А, если женщина не платит алименты, это трагедия, ужасный человек. И то же самое получается с заключенными: мужчина в колонии просто оступился, а женщина виновата во всех смертных грехах. Очень предвзято к женщинам относятся родственники и общество.

Помогите разобраться: вот женщина родила, три года была вместе с ребенком, срок большой, еще сидеть и сидеть, родственников нет, ребенок дальше попадает в детский дом. Но она не отказывается от него. Ребенка же могут взять потом под опеку. После выхода из колонии ей отдадут ребенка?

Женщина в правах остается. Я вам скажу так, таких детей берут не охотно. Именно потому, что мама у них находится в заключении. Ни для кого не секрет, что существуют даже очереди на опеку. В Москве и Московской области нельзя так, что пришел и тебе сразу дали ребенка.

А такие вот детки есть, но очередь стоит на месте, потому что сложно взять такого ребенка. Возможно, берут, чтобы забрать, а мама, которая находится в заключении, не лишена родительских прав. Она может выйти и забрать ребенка. Но сложность в том, что ей нужно будет доказать свою состоятельность: она должна устроиться на работу, представить органам опеки, где будет жить ребенок, показать, что у нее есть доход. Не так все просто. Но ей никто не станет запрещать, если она хоть каждый день захочет приходить к ребенку, навещать его в детском доме, пока не обеспечит условия, при которых сможет забрать малыша.

У нас есть интересная история, там девочка школьного возраста. Женщина отбывала наказание в Перми, и ее ребенок находился под опекой бабушки. Но она не совсем адекватной оказалась, и девочка попала в органы опеки, потому что бабушка ее избила. Я не знаю, что сделала эта женщина, семья находится под нашей опекой, но она смогла освободиться по 82 статье (по ст. 82 УК РФ предусматривается факультативный вид освобождения от наказания: беременных женщин; женщин, имеющих детей в возрасте до 14 лет, и мужчин, имеющих ребенка в возрасте до 14 лет и являющихся единственным родителем, прим. «Страсти»). Эта женщина била во все колокола, она не хотела, чтобы ее ребенок отправился в детский дом. А к бабушке девочку невозможно было вернуть. И женщина добилась, чего хотела: благодаря напору и заряженности на результат она смогла освободиться по 82 статье и даже устроиться на работу, и сняла квартиру!

Как женщина переносит, когда три года была с ребенком в колонии, а после у нее забирают в детский дом, к родственникам?

Это сложно пережить. И для ребенка тоже. Его выдернули, привезли в органы опеки, потом его привезут в больницу, чтобы сдать анализы, обследуют по состоянию здоровья, а потом отвезут в детский дом. И мама понимает, что ребенок это все должен пройти. Это очень тяжело.

У нас сейчас история закрутилась: женщина просит о помощи, чтобы ребенок не попал в детский дом. У нее большой срок, статья за наркотики, к тому же группа лиц. А ребенку уже скоро исполнится три года. У нее есть мама, но она отказалась брать малыша под опеку, и больше нет никого. Она не знает, куда деть ребенка, и попросила помочь с семьей, которая может взять под опеку. Мы нашли семью, сейчас ждем результат. Нашли случайно, у нас нет базы, кто готов взять под опеку. Просто была женщина-волонтер, которая давно хотела взять ребенка под опеку, и ей не важно, что мама находится в местах заключения. Будем ждать, если маме не удастся освободиться по УДО или 82 статье, а будет стоять вопрос, что ребенка нужно перевозить в детский дом, мы готовы подхватить. Там мама адекватная, не употребляющая ничего, у нее и профессия была в экономической сфере. Но так случилось, ошиблась, хотела больше доход, а получила большой срок.

А вы смотрите, когда работаете с женщинами, подростками, за что они сидят?

Нет! Вы знаете, когда начинаешь знакомиться, работать с людьми, я стараюсь не узнавать о них ничего. Потом – да, когда сильно зацепили, я могу узнать. Но это не меняет моего отношения.

С убийцами – да, это ужасно, но человека уже не вернуть. Но я могу все это побороть в себе и работать дальше, у меня не будет отторжения. В начале были проблемы с подростками, кто совершил насильственные действия. Не убийство, а изнасилование. Мне было сложно, потому что у меня две дочки, и я переживала, как буду с ними работать, если узнаю. Но потом поняла, что я профессионал.

Вы еще, наверное, в каждом уже видели человека, а не статью.

Верно. В начале нужно нащупать сущность, что в нем хорошее, и это хорошее уже вытягиваем. Мы работаем от противного, а не от плохого. А хорошее в них есть, просто у кого-то очень глубоко.

И нужно помочь найти и раскопать.

Да.

Как окружающие реагируют на вашу деятельность?

Сначала с недоумением. Удивляются и не понимают, как реагировать. По мне видно, что я заряжена на все это, поэтому пальцем у виска никто не крутит.

Правда, однажды моя подруга мне позвонила, а я в этот момент вывезла подростков из воспитательной колонии в лошадиное подворье. Мы же и подростков тоже можем вывозить, если мальчишки показали себя, что они молодцы, исправляются, участвовали в жизни колонии. Им в качестве поощрения разрешены поездки, но с конвоирами.

Мы приехали в лошадиное подворье, а ребята еще так все оделись красиво: в белоснежных костюмчиках, чистых кроссовках (улыбается). А там погода для резиновых сапог, но для них выезд – праздник! И это не так часто случается. Мы купили им сахар, яблоко, морковку, чтобы лошадей покормить. И они на носочках, аккуратно ходили, а там только дождь прошел. В конце уже все были грязные, чумазые, белых кроссовок не было видно!

Помимо лошадей, там были и другие животные, еноты, кролики, они их всех целовали. Понимаете, он мне напоминали наших малышей трехлеток (дети из дома ребенка в колонии, прим. «Страсти»), которых привезли в зоопарк. За ними было так интересно наблюдать, обычные дети! Один подходит ко мне: «Простите, а вы не видели кролика? Я вот всех погладил, а кролика не могу найти!» И мы вместе пошли искать. А в этот момент звонит подруга: «Как дела, где ты?». Я рассказала, что на выезде. И были робкие вопросы: «А они с тобой, рядом? А где охрана, уходи немедленно!» (смеется). Понимаете, уже у людей стереотип.

Да, они уже не видят в них детей…

Да! И я их не боюсь, и ничего они мне не сделают. Я с ними общаюсь, как с обычными подростками.

Есть колония, где очень хорошо поставлена театральная студия, не постесняюсь этого слова, со смыслом все создавалось, и пацаны этим горят! Они ставят мероприятия, и сейчас нас попросили купить им микрофоны. А знаете почему попросили? Потому что этих мальчишек вывозят на городские мероприятия, и они там выступают. Был момент: их пригласили выступить, а, когда распространяли билеты, чтобы приходили зрители, все говорили: «Как я своего ребенка поведу, где будут выступать зэки?» В итоге те, кто пришел со своими детьми посмотреть, говорили, что не увидели разницу между своими детьми и теми, кто в колонии. Все надо видеть своими глазами! Нельзя так оценивать.

Какие планы у вашего фонда? В масштабах если?

Мы создавались изначально не для статистики. Для нас и одна спасенная жизнь, настроенная на путь исправления, – уже масштаб. На данный момент нам хочется увеличить программу, которую запускаем, – индивидуальная поддержка. Потому что это один из действующих моментов, когда ты находишься тет-а-тет с человеком. Потом большинство из них к нам обратятся, и им будет уже нестыдно просить о помощи, так как ты с ним уже работал определенное время.

А как человек может вам помочь, кроме финансов?

Мы приглашаем волонтеров для помощи – собрать те же самые рюкзаки для мамочек, для подростков. Еще для нас очень важно, чтобы в социальных сетях присоединились люди, у нас есть группы во «ВКонтакте», в «Одноклассниках», в Telegram, и помогали просто репостами.

Подробнее о том, кто сидит в «двойке» и как организован быт в женской колонии, читайте в нашем материале.