Три бокала тоски - История вторая. Я умру без него

Людмиле — в зависимости от ее настроения — можно дать и тридцать лет, и сорок. Она из тех брюнеток с резкими чертами лица, которые способны творить чудеса со своей внешностью: захотят — глаз не оторвешь, не захотят — без слез не взглянешь. Категоричная, уверенная в себе, всегда спокойная и собранная. И вдруг — искаженное горем лицо, голос, то и дело прерываемый рыданиями, совершенно безжизненные глаза. Другая, совершенно не знакомая мне женщина...

— Нет, — покачала она головой на мой немой вопрос, — я здорова, дети тоже в порядке. Просто мне не хочется жить.

Проще, конечно, не придумаешь. Жила-была женщина, пребывала в относительно стабильном браке, родила двоих детей. Муж, правда, из тех, кто любит заглядывать в рюмочку, так кто из современных мужчин этого не любит? Ну, зарабатывать мог бы побольше, так Людмила и сама вполне может прокормить и себя, и детей: музыкантша, что называется, от Бога, она и в школе работает на полторы, а то и на две ставки, и частными уроками не пренебрегает, и аккомпанировать на концертах не отказывается. Новую квартиру успели получить до того, как страна закувыркалась в финансово-банковском кризисе. Суррогат дачи — дом в деревне — имелся. В общем, все, как у всех, а по сравнению с некоторыми — так и получше. И вот, здрасьте: ей просто не хочется жить.

А ведь еще совсем недавно Людмила не ходила — летала с блестящими счастливыми глазами, успевала не только работать и вести дом, но еще и бывать на концертах, выставках, просто в гостях. Выглядела лет на двадцать пять, не больше. А главное, по секрету призналась как-то, она влюблена. Нет, не влюблена — любит. И это взаимно, и через какое-то время они соединятся навсегда. Потому что Саша...

Саша, как легко догадаться, был любимым человеком. Правда, женатым, но этот недостаток он собирался исправить в самом ближайшем будущем. Его собственному сыну уже исполнилось восемнадцать, отношения с женой — хуже некуда, она его и за человека-то не считала, чуть ли не полы им мыла и вообще третировала, как могла. В результате Саша, естественно, пил и губил талант скрипача. Пока не встретил Людмилу. После чего, как она говорила, резко изменился к лучшему, увидел смысл и цель в собственной жизни, нашел общий язык с детьми Людмилы, а ее носил на руках в прямом и переносном смысле слова. Что могло произойти теперь между ними — оставалось только догадываться.

— Да ничего хорошего, — всхлипывала Люда, сидя у меня на кухне и нервно прикуривая одну сигарету от другой. — Просто он сказал мне, что мы больше не будем встречаться. Что он не может оставить жену, с которой прожил двадцать лет: сын его не поймет. И вообще, его мама категорически против того, чтобы он связывался со мной...

Ну, это понятно. Сорокапятилетний мужик, естественно, не может самостоятельно решать свою судьбу и строить собственную жизнь, если мама этого не одобряет. А говорят, дети пошли непочтительные. Правда, лично мне не доводилось видеть мужчину (настоящего, разумеется), который, встав на ноги и бросив соску, продолжал бы во всем беспрекословно слушаться маменьку. Конечно, бывают исключения...

— Он заставил меня развестись с мужем. Он такой волевой, знаешь, если он что-то решил, то ни за что не уступит. Чуть ли не силком повел меня в суд, чтобы я подала заявление. У меня самой смелости бы не хватило, хотя я и понимала, что в моей семейной жизни не все нормально, надо многое менять, чтобы быть с Сашей... И потом — он не просто заставил меня сделать этот шаг, но еще и поддерживал, помогал... Если бы не он, я бы ни за что не решилась развестись.Тем более, что живем-то мы с бывшим мужем все равно по-прежнему в одной квартире. Только после развода муж больше пить стал. И скандалить. В общем, ничего хорошего.

Я сидела, слушала и удивлялась: и это говорила Людмила! Женщина, у которой плохого настроения, кажется, никогда не бывало, а неприятностей в жизни — тем более. У нее все всегда было хорошо, в самом крайнем случае — нормально. Загулы супруга она воспринимала, как неизбежные перемены погоды, которые нужно просто переждать. Дети росли послушными и милыми, несмотря на то, что Людмила над ними не кудахтала и не облизывала, а при всяком удобном случае сбегала на концерт или садилась за рояль и сочиняла какие-то очень милые и мелодичные песенки. Иногда я ей завидовала: такой характер плюс несомненный талант — любой позавидует. И вот — на тебе. И у нее ничего хорошего, оказывается.

И замечательный Саша мне в этой ситуации не показался таким уж замечательным. Увести женщину из семьи, а потом сказать, что передумал. Мол, мама против и вообще... К тому же, я отчетливо помнила восторги Людмилы относительно прекрасных человеческих качеств ее избранника: и умный, и добрый, и благородный, и свет белый на нем просто-таки клином сошелся. Что же случилось с суперменом?

— Как мне его вернуть? Я жить без него не могу. Я просто умру без него.Он... он... он меня сотворил. Я до него только существовала. И он со мной стал совсем другим: почти не пьет, получает приглашения на концерты.Он мужчиной со мной стал! И теперь меня бросает. Как же так?

Господи помилуй, да не был он никогда мужчиной! И его, если называть вещи своими именами, отмыли, обласкали, вернули веру в себя. И этот ну никак не может расстаться с законной супругой, хотя еще вчера поливал ее на каждом углу и проклинал свою горькую долю и юношескую глупость. А как только ощутил под ногами твердую почву — тут же бросил спасательный круг, читай — любимую женщину, как ненужный балласт. И то сказать — кому нужно это резиновое изделие на безопасном берегу? Грех один.

— Забудь, — посоветовала я Людмиле. — Стисни зубы, плюнь и забудь. Ты красивая, талантливая женщина, у тебя еще все впереди. А мужиков, если хочешь знать, вообще надо держать в ежовых рукавицах, тогда они становятся паиньками...

— Только не Сашу! — вскинулась Людмила. — Он не такой! Он... необыкновенный. Даже его жена теперь к нему по-другому стала относиться. Она его теперь... уважает. Никаких скандалов, ничего такого. Он даже домой стал с удовольствием возвращаться. Потому что даже его жена поняла, какой он необыкновенный, ни на кого не похожий, удивительный...

Ничего необыкновенного, а тем более удивительного лично я в Саше не усматривала. Правда, близко с ним никогда не общалась, видела пару раз в сугубо светской обстановке, обменялись несколькими дежурными фразами. Так что, возможно, какие-то глубинные достоинства этого героя-любовника остались для меня тайной за семью печатями. Но, судя по рассказу Людмилы, ничего из ряда вон выходящего не происходило: сценарий был достаточно стандартным: непонятый в собственной семье мужчина ищет самоутверждения на стороне. Это косвенно подтвердила и Людмила:

— Он меня все время спрашивал: ну, что ты во мне нашла? Я тебя недостоин. Я только испорчу твою жизнь.

"Хоть в этом не обманул", — подумала я, но вслух сказала совсем другое:

— А ты, конечно, убеждала его, что он — само совершенство и это, наоборот, ты его по большому счету недостойна?

В утвердительном ответе я не сомневалась. Все было еще хуже, чем представлялось вначале: помимо стандартного "джентльменского набора" Людмила получила еще и любителя самоутверждаться через самоунижение. Любимой женщине при этом просто-таки вменяется в обязанность убеждать избранника, что лучше него и на свете-то никого нет, даже если специально искать. А когда убедила — он спокойненько вернулся к жене, которая, естественно, в новом качестве супруга восприняла положительно и до поры до времени третировать не собиралась. Не дай Бог, опять налево соберется!

— Но он действительно лучше всех! — всхлипнула Людмила.

— Чем? — задала риторический вопрос уже я.

Потому что ответ просился тот же, что и в предыдущем случае, с Тамарой. "Но смогу ль твоей быть дамой сердца, если сердца нет в тебе, мой друг?"

Словом, жила-была женщина, можно сказать, счастливая, потому что имела любимую работу, любимых детей и относительно налаженный дом. И вдруг во все это врывается некто, пожелавший осчастливить ее еще больше. Ломает семью, внушает к себе какие-то совершенно запредельные чувства, возносит на немыслимую высоту и после этого преспокойно заявляет: "Я тебя отпускаю".

Почти как в старом анекдоте, только — увы! — совершенно не смешно. Впрочем, я бы, может, и посмеялась, но передо мной сидела женщина с мертвыми глазами, которая, как автомат, повторяла одно и то же:

— Как мне его вернуть?

И можно сколько угодно повторять избитые истины, что дважды в одну и ту же реку войти невозможно, что тоскует и убивается она не по данному конкретному Саше, а по тем счастливым минутам, часам и дням, которые у нее с ним были, легче ей от этого не становилось. И от истории, которые произошли с другими женщинами, облегчение тоже не наступало. К сожалению, через эту боль, через это отчаяние и — как следствие — абсолютную внутреннюю пустоту необходимо пройти самостоятельно. Чужой опыт тут бесполезен. И хуже всего было то, что Людмиле предстояло жить не только с этой болью, но еще и с бывшим мужем, поскольку их квартира если и разменивалась, то с большим трудом и на такие варианты, которые никому не подходили. А денег на покупку какого-то еще жилья, естественно, не было. Замкнутый круг.

— Боже, какая тоска! — вырвалось у Людмилы уже почти в самом конце нашей нелегкой беседы. — За что мне все это? Почему он меня предал?

— Потому что подонок! — не сдержалась я. — Озлись, наконец. Ожесточись. Забудь. Найди себе другого, черт побери!

На меня глянули все те же самые пустые и неживые глаза:

— Как мне его вернуть? Мне не нужен никто другой. У меня ничего не осталось в жизни, кроме тоски.

Похоже, что умным, порядочным и талантливым женщинам жизнь действительно ничего не преподносит на блюдечке, кроме этой самой тоски. Причем полной чашей. Похоже, что стервам и иже с ними счастье достается куда чаще, чем по идее должно было бы быть. Но ведь стервами не становятся, а рождаются, так что остальным рассчитывать практически не на что.

Кроме той же тоски...

Читайте в следующем номере "Страстей" - 13 мая:

История третья. Не раскрашивай живые цветы