Вашим именем назовут эпоху... (Мадам Помпадур)

   Она действительно блистала: красотой, талантом, изяществом, обходительностью. Она, как совершенный бриллиант, украсила своим блеском уже довольно-таки потасканный королевский венец. И, тем не менее, ее ненавидели. Не за распутство и не за роскошь, которая безудержным потоком лилась в ее апартаменты: погрязшая в пороках французская знать так и не смогла примириться с ее низким происхождением.

Ее происхождение нельзя было считать таким уж низким, как того бы хотелось заносчивым придворным аристократам. Она происходила из финансовых кругов, которые богатством и меценатством привлекали к себе интеллектуальную элиту страны. Ее отец Франсуа Пуассон был финансистом, к чьим доходам не раз прибегала государственная казна. Впрочем, в равной степени ее отцом мог оказаться и кто-либо иной: Луиза Мадлен де Ла Мотт, мадам Пуассон, добродетелью нравов не отличалась. Но как бы там ни было, безродной Жанну-Антуанетту назвать никак нельзя.

А злые памфлеты в ее адрес объяснялись лишь ненавистью старой аристократии к новому зарождающемуся классу буржуазии. Они презирали этих нуворишей, наживших состояния благодаря своей предприимчивости, и в то же время не могли обойтись без их денег. А между тем деньги позволили мадмуазель Пуассон получить хорошее образование. В возрасте семи лет ее определили в приют урсулинок в Пуасси, где она неплохо освоила положенные науки и пристрастилась к искусствам. Там же молодой Жанне нагадали, что она пленит сердце короля и станет первой дамой королевства. Несмотря на всю нереальность этого пророчества, с тех пор она ни на минуту не забывала о своем особом предназначении.

В то, что гадание сбудется, не верил никто. Слишком невозможным было для французского короля, выбиравшего себе женщин исключительно из высшего дворянства, связаться с представительницей буржуазии. Эти «новые французы» хоть и имели много денег, но пока еще считались на несколько порядков ниже родовитых, пусть даже обедневших, аристократов. _**Чтобы сделать эту дистанцию короче, она вышла замуж за незнатного дворянина Шарля-Гийома ле Норман дЭтиоль.**_ Любила своего мужа и частенько повторяла, что бросит его только разве что ради короля. Насколько это было невозможным, говорит хотя бы то, что господин дЭтиоль особо не волновался по поводу такой перспективы…

А между тем Жанна закончила свое великолепное образование в салонах мадам де Тансен и мадам Жофрен, в чьих домах собирались художники, литераторы, философы, поэты. Именно там она набралась передовых научных знаний и овладела искусством риторики. Легко, изящно и очень толково она могла рассуждать на любую тему и чувствовала себя уютно в любом обществе. К тому же она обладала приятными манерами, обходительным нравом, хорошим голосом и актерскими способностями.

В Этиоле у нее был свой театр, где она лично блистала на сцене. Парижское общество заговорило о ней, и весть о богатой, прелестной, утонченной мадам д`Этиоль скоро достигла Версаля. На руку ей было и то, что в Сорельском лесу, где располагался замок Этиоль, частенько любил охотиться сам Людовик XV, который в это время находился в печали по поводу кончины своей возлюбленной мадам де Шатору.

Король не сразу заметил Жанну, но их «решающей» встрече очень поспособствовала «группа поддержки», образовавшаяся вокруг нее и жаждавшая вслед за новой фавориткой «въехать» во дворец. Во главе этой партии стоял придворный Ришелье, состоятельный Пари, «мастера интриги» мадам де Тансен, Бине, барон де Марше. Их общая деятельность привела к тому, что в феврале 1745 года Жанна была приглашена на бал в Версаль. Оттуда она вышла уже возлюбленной короля.

Но чтобы сделать ее положение при дворе официальным, так сказать «ввести в должность», необходимо было соблюсти некоторые формальности. Перво-наперво король преподнес новой возлюбленной имение Помпадур. Затем по ритуалу ее должны были представить королевскому семейству. Так как Жанна в придворной среде была чужой, найти человека готового её «представлять» оказалось довольно таки непросто. Тем более что придворная общественность находилась в жутких претензиях к Людовику. Впервые монаршая особа так откровенно попрала «общественные устои».

До сих пор фаворитки принадлежали исключительно к их кругу, и за право украсить своим присутствием ложе короля они вели постоянные войны и плели интриги. А тут нашлось какое-то «безродное существо» и сразу «в дамки»! Но король не намерен был менять свое решение, а потому представлять интересы новоявленной маркизы Помпадур вызвалась принцесса де Конти, за немалое, надо сказать, вознаграждение. Началась блистательная эра мадам Помпадур.

Ее нельзя было назвать фавориткой в том смысле, в каком существовало это понятие до сих пор. Предназначение «левых» женщин у трона, главным образом ограничивалось альковными радостями короля, а их красота служила для подданных своего рода эталоном стиля. Они были любовницами, подругами, утешительницами, законодательницами мод, но никто из них не перешагнул славу своего монарха, никто не вышел за пределы эпохи.

И только имя мадам Помпадур нашло свое продолжение в истории, став больше чем символом фаворитизма и прославившись гораздо больше, чем сам любвеобильный Людовик. Женщина умная, незаурядная, несомненно одаренная, она не только стала любовницей короля, она стала его другом, советчиком и распорядителем всей жизни королевства. Своими изысканными манерами и прирожденным благородством она пресекла все скабрезные высказывания в свой адрес, а перед ее тонким и проницательным умом склонили головы даже многочисленные враги.

Король допускал ее к участию во всех государственных делах и это позволяло ее злопыхателям списывать все политические просчеты на ее счет. Она была неважным политиком, несколько раз король под ее влиянием принимал весьма необдуманные решения, но он отнюдь не находился в ее полном подчинении, и степень ее влияния на него чрезвычайно преувеличена в истории. Она провела к власти умного и хитрого герцога де Шуазеля. Но король не поддался на ее уговоры уравнять налогообложение, сделав налоговый процент («двадцатину») одинаковым для всех сословий.

Но вот в чем действительно ей не было равных, так это в степени влияния на культуру. Она возродила обычай королевского меценатства, способствовала расцвету живописи, архитектуры, производству фарфора, развитию садоводства. Поощряла философов и ввела моду на интеллектуалов. Буше, Фальконе, Габриэль, де Ла Тур, Вольтер, Даламбер, Тюрго, Бюффон – поистине все деятели Просвещения находились под ее покровительством. Сам этот век стал ассоциироваться с ее именем. Именно эта незаурядность, исключительность, непохожесть на своих предшественниц, позволила ей продержаться в «должности» фаворитки на протяжении двадцати лет и это при том условии, что Жанна была… фригидна.

Как ни старалась, не могла она соответствовать королевским запросам на любовном ложе. Ее пыла хватило не надолго, и то при большом содействии шоколада и сельдерея. Она явно уступала своим «сексуально одаренным» соперницам и не чинила препятствий королевским «загулам». Людовик менял любовниц, которые специально для него выращивались в Оленьем парке, недалеко от Версаля.

Приписываемая ему некоторыми историками страсть к молоденьким девочкам (имеется в виду девственницам), объяснялась просто: король очень боялся венерических заболеваний, эпидемии которых в то время «выкашивали» целые страны. Это были юные девушки, но отнюдь не дети. По тем временам пятнадцатилетие было вполне подходящим возрастом для замужества, а большинство обитательниц Оленьего парка были и того старше. К тому же король после «использования» благосклонно выдавал их замуж за весьма состоятельных особ и пристально следил за тем, чтобы мужья ни коим образом не выражали свои обиды и претензии к юным женам.

Несмотря на бурную сексуальную жизнь короля и череду сменяющихся любовниц, апартаменты официальной фаворитки, к великому удивлению придворных, по-прежнему оставались за маркизой Помпадур. После очередного любовного приключения Людовик неизменно отправлялся к ней, где в спокойной беседе успокаивал сердце и тешил душу. Она больше не делила с ним ложе, но оставалась самым влиятельным человеком в королевстве.

Так продолжалось до апреля 1774 года, когда чахотка за два месяца свела 46-летнюю Жанну в могилу. Она замкнула собой череду фавориток королевского дома Франции. Светская проститутка Дюбарри, ставшая последней любовницей стареющего Людовика XV в расчет не идет: она была так далека от своей предшественницы, что даже не пыталась подражать ей. Ни до, ни после мадам Помпадур никому не удалось снискать столь благородное и изысканное величие на этом весьма скользком поприще. А ее смерть стала предвестником скорой гибели галантного века, над которым уже грозной тенью поднимался кровавый топор революции.